Артист
Теоретически я, само собой разумеется, постоянно знала, что звуковое и немое кино — это совсем различные виды мастерства, и умирание Великого Немого — ужасная несправедливость, ничем не восполненная. Но в то время, когда Мишель Хазанавичус предоставил нам возможность убедиться в этом на практике … все выяснилось не так легко.
За черно-белого, да к тому же немого «Артиста» я принималась пара раз. Сперва — в один момент с просмотром накопившейся почты. На следующий вечер — на кухне, пока готовила ужин. И понимаете что?
гренки и Почта победили минуте так на десятой. Оказалось, что мы страшно разбалованы звуковым кино: мы стали распределять каналы получения информации, делать сходу пара дел, попутно посматривая на экран, фоновое жужжание которого разрешает не утратить нить событий.
И внезапно — шок! Ясное, пускай и безмолвное воздействие, разворачивающееся в конце 20-х годов в Голливуде, магнетически притягивает зрителя, что присел перед ним хотя бы на пара мин.. Да, приходится быть наблюдательными, смотреть за мельчайшим перемещением бровей, уголка губ — но, боже, как же это выяснилось весьма интересно!
Отсутствие звука стало тем ограничением, которое вынудило актеров быть изощренно изобретательными в выражении собственных эмоций.
Оказалось, что язык резкого либо мягкого жеста, продолжительного взора вслед, маленького поворота головы возможно не меньше красноречивым, чем полноценная обращение. От лица Жана Дюжардена в роли Джорджа Валентайна нереально оторваться, так точно совершенно верно отражает оно иронию, живой интерес, любопытство, тяжелые мысли, сожаление. А чего стоит сцена, в которой Пеппи (Беренис Бежо) попадает в объятия пальто Джорджа!
Она поведала о собственной любви без слов, но наряду с этим не закатывала глаз и не заламывала рук (думается, так воображают в большинстве случаев актерскую игру в немом кино) — и так как мы ее осознали!
Фильм эксплуатирует кое-какие необходимые голливудские штампы. В нем имеется мелодраматические эффекты, красотка, готовая на все для любви, неожиданные падения и такие же неожиданные взлеты. Но — вот страно — они не злят.
Они как словно бы создают тот каркас, на котором вырастает свежее и яркое впечатление, вызывающее у сочувствия слезы и зрителя понимания.
В то время, когда по окончании пожара Джордж оказывается в доме Пеппи, ощущаешь страх и растерянность: думается, что нереально выйти из ситуации , ничего не утратив. Джордж не начнёт сниматься в звуковых лентах, значит, он — пережиток прошлого, руина, которой не место рядом с жизнелюбивой девушкой и яркой.
А выход, что находит Пеппи, так несложен, так естественен и артистичен, что забываешь перевести дух, в то время, когда вместо страха приходит восхищение: последние сцены фильма — легко счастье.
Пожалуй, возможно похвалить костюмы и музыку, да и то, как мастерски воспроизведена воздух первой трети прошлого века, данной чудесной эры становления фабрики мечт. Отдельное благодарю — умнющему трюкачу Угги, призеру Кинофестиваля в Каннах: он привнес в воздействие обаятельности и немалую долю юмора.Но самым сильным все же остается чувство от мощи забытого мастерства, в то время, когда на глаза зрителя не воздействуют красочностью, а на мозг — словами и думается, что актеры наблюдают тебе прямо в сердце.
