Светлана крючкова: «русская трагедия — любовь».
Пара лет назад на одной из маленьких пограничных застав, на российско-китайской границе Светлана Крючкова просматривала стихи.
Казалось, юные солдатики разучились дышать. Так они ее слушали. Позже актриса выяснила, что в сельской поликлинике от рака погибает юный преподаватель местной школы.
У его кровати она продолжительно просматривала Ахматову и Петровых, и измученный заболеванием мужик радовался через слезы…
Позже. Позже мне позвонила его супруга и негромко сообщила в телефонную трубку.
— Андрей умирал с фотографией Крючковой на груди.
Космос Ахматовой
Русский газета: Светлана Николаевна, пресловутый экономический кризис вы как-нибудь на себе ощущаете?
Светлана Крючкова: Тут имеется два момента, и хороший, и не весьма. Работы стало меньше, меньше концертов, выступлений. Но у кризиса имеется и собственные плюсы.
Я на данный момент разрешила себе отправиться в санаторий, на полный курс лечения. Чего раньше сделать не имела возможности, все времени не было. Сейчас время какое-то особенно суетное, все ринулись как-то деятельно деньги получать. Деньги, непременно, необходимы, но не они основное, поверьте.
Мне постоянно платили меньше, чем вторым актерам, кроме того сама не знаю из-за чего. Ни при каких обстоятельствах по этому поводу не выясняла отношения.
РГ: В текущем году исполняется сто двадцать лет со дня рождения Анны Ахматовой. У вас какое-то особенное познание всей глубины ее трагизма. Я слышал, как вы просматриваете ее стихи…
Крючкова: У меня жизнь была непростая, я знаю, что такое безденежье, знаю, в то время, когда нечего имеется. У меня не было собственного жилья, череда операций , болезни… Все это я прошла, но моя мои страдания и жизнь ничто если сравнивать с тем, что пережила Анна Андреевна. Но чтобы выяснить страдания и боль другого, необходимо перестрадать самому.
РГ: «Глубина поэтического слова» — имеется таковой оборот. Чем вы измеряете эту глубину?
Крючкова: Мне время от времени думается, что я пришла в данный мир, дабы сохранить и донести слово Ахматовой и слово Цветаевой. Дабы донести поэзию Марии Петровых и Давида Самойлова. Сегодняшнее поколение молодых уже не хорошо знает Самойлова, я, перед тем как просматривать его стихи, говорю его и псевдоним и фамилию, и мало говорю его биографию.
Это же все необходимо сохранять, все необходимо доносить до молодежи. Сообщу вам честно, мне сейчас все менее увлекателен театр и все более весьма интересно то, чем я занимаюсь. Поэзией… Это потрясающе — я наедине с залом, я ощущаю его помощь, дыхание.
Кое-какие строки просматриваю шепотом, но их слышат в последних последовательностях, по причине того, что желают слышать.
Со мной еще случилась видоизменение: я начала любить хорошую и хоровую музыку.
РГ: Из-за чего вам все менее увлекателен театр?
Крючкова: Коммерции довольно много стало. В том месте сейчас все больше превалирует желание понравиться. Часто бывает, что нет согласованности, ансамбля. Я не желаю в этом принимать участие, не желаю на это тратить жизнь.
Раньше мы жили театром, сейчас живут доходом. Я все осознаю и никого не осуждаю. Сама тружусь на нескольких работах.
В то время, когда Товстоногова задавали вопросы: «Георгий Александрович, а Вы наблюдали данный спектакль?» Он, бывало, отвечал: «Я не желаю на это тратить жизнь…» Я его на данный момент замечательно осознаю. Другими словами он уже про это знает и данный уровень ему понятен, для чего же на это тратить время?
РГ: А что сейчас имеется из театральных работ у артистки Крючковой?
Крючкова: Лишь Васса Железнова, та редакция, которую Неприятный написал в 1910 году, эта пьеса имеет подзаголовок «Мать». Это не та пьеса, которую знает вся страна и которая была написана в 1935 году — в советской редакции имеется социализма и темы капитализма. Она в том месте полностью металлическая, Железнова… А в этом случае — это история дамы с ужасной судьбой, которая просто не знает ответов на многие вопросы.
Дама-мать, до последнего бьющаяся за собственного ребенка, — это мне близко и ясно, а выяснение взаимоотношений между двумя социальными слоями мне совсем не весьма интересно. Я пришла к осознаю, что бороться не желаю ни с кем и ни за что. Я желаю озвучить то, для чего я пришла на эту почву.
РГ: Через поэзию?
Крючкова: У меня в последних числахМарта в зале Питерской филармонии прошел вечер поэзии Анны Ахматовой. Я к нему подготавливалась два года. А как я переживала… Фактически все, что вышло у нас об Ахматовой, — я все это перечитала, все изучила. Ночами до семи утра просматривала и вникала. Для меня крайне важна была оценка двух людей. Нины Ивановны Поповой — директора музея Анны Андреевны Ахматовой.
Стоило мне сделать одну неверную оговорку и я тем залом была бы уже не услышана… По окончании выступления Нина Ивановна подошла ко мне в слезах… А Ирма Викторовна Кудрова — вечно глубокоуважаемый мной цветаевед — подошла ко мне по окончании вечера и неуверено сообщила: «Я желала вам продемонстрировать собственный новый альбом об Цветаевой и Ахматовой, но делать этого не буду. Я не весьма верно Ахматову осознавала… Сейчас на сцене стояла не актриса, на сцене стоял человек, что вечно обожал и знал поэта». Для меня это глубочайшая похвала.
Маска прилипает
РГ: Светлана Николаевна, вы сравнительно не так давно снялись в фильме «Похороните меня за плинтусом». Сыграли бабушку. Не рано ли бабушек играться?
Крючкова: Эта работа забрала у меня пара лет судьбе и добавила седых волос. Мы трудились в таком режиме, в котором бы ни один западный артист трудиться не стал. Как я не утратила сейчас семью, я просто не знаю. Я продолжительно не имела возможности вылезти из образа моей героини, так глубоко я в него вошла. Маска прилипает, желаем мы этого либо нет, и не всегда мы можем оторвать ее полностью.
Я игралась бабушку с ужасной судьбой. Сцену умирания моей героини снимали не сообщу какое количество раз.
Я затем в реанимацию попала… Исходя из этого без шуток думала: быть может отказаться от таковой работы. Что основное в жизни? Семья, само собой разумеется.
Никакая роль, никакая народная любовь тебе не заменит твоих родных. 27 апреля была годовщина смерти Кирилла Лаврова — на кладбище приехали три сестры и дядя Ваня… Ну, где эта народная любовь?
РГ: Книгу «Похороните меня за плинтусом» написал внук артиста Всеволода Санаева, это биография их семьи?
Крючкова: Да. Но я не думала об этом. Я сконцентрировалась лишь на роли.
В том месте сугубо русская катастрофа — любовь… Любовь, удушающая того, кого мы любим, а без нее жить не можем — сами умираем.
РГ: Ну из-за чего лишь русская катастрофа? А Ваша тетя Песя из картины «Ликвидация». В том месте иудейская любовь, не дай всевышний…
Крючкова: Тут любовь уничтожает. Для данной дамы не считая данной больной любви по большому счету ничего нет. Тетя Песя человек тождественный и психически здоровый. А тут нет… А по поводу бабушек… Я рано начала играть тех, кто старше меня лет эдак на двадцать.
И победила от этого. Я не стала омолаживаться. И роли приобретаю масштабные и глубокие.
Многие мои сверстницы все еще желают играться молодых, но молодыми они уже не выглядят. Руки, шея, голос — все выдает. В то время, когда я игралась Ахматову, я в противном случае ходила, сердце болело легко неизменно — 26 капельниц за съемку поставили.
Имя — основное
РГ: Вы ни при каких обстоятельствах не опасались быть некрасивой на экране. Многие артистки желают в кадре быть лучше, чем в жизни.
Крючкова: В моем возрасте я могу об этом сообщить звучно. Я ни при каких обстоятельствах не была обделена мужским вниманием. У меня ни при каких обстоятельствах не было комплексов, накрашена либо нет, как выгляжу.
Это мужчин и притягивало. Желание подняться утром и положить на себя килограмм грима идет от недолюбленности и закомплексованности. Я ни при каких обстоятельствах никому ничего не обосновывала.
РГ: Вы из категории тех людей, кого одиночество лечит?
Крючкова: на данный момент да. Раньше одна по большому счету не имела возможности пребывать. А сейчас я весьма обожаю побыть одна.
Музыку либо слово глубокое можно понять лишь в одиночестве и тишине. Но в то время, когда тебя знают и определят миллионы, это тяжело. И это ценишь по особенному.
С годами очень многое изменяется в сознании. Я попросила убрать с афиш словосочетание «заслуженый артистка России». Пускай пишут легко Светлана Крючкова.
Ахматова не была никакой «народной», а просто Ахматовой. Имя основное, а не звание.
