Дом дураков
«…Любите неприятелей ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и забрать у тебя рубаху, дай ему и верхнюю одежду…» (Из Нагорной проповеди).
Андрей Михалков-Кончаловский сделал фильм вне политики. Таковой фильм имел возможность бы сделать гениальный швейцарский, либо датский, либо марсианский режиссер, что разглядывает человечество из эпикурейского далека, от души сочувствуя страдающим малым сим. В фильме мелкий, но гордый и прекрасный горный народ вовлечен в кровавую имперскую войну.
Это люди добрые и добропорядочные, ими правят законы мужской чести, их выдержке позавидует храбрец Кадочникова из «Подвига разведчика». К неприятелям они относятся с легкой брезгливостью, но и с пониманием, по причине того, что сравнительно не так давно были союзниками и прекрасно знают законы бесчестия, по которым живет соперник. В то время, когда вражий начальник привозит на продажу труп их товарища, они готовы выложить две тысячи баксов не торгуясь: с волками — по-волчьи.
Соперник истериковат, кричит матом, доведен до ослепления, готов стрелять собственных, и для него нет ничего святого.
Нужно ли уточнять, на чьей стороне симпатии авторов, зрителей и героев фильма?
Прежде такую позицию именовали абстрактным гуманизмом, что противостоял революционной целесообразности. Сейчас ясно, что данный гуманизм и имеется единственно хорошее назначение мастерства: людит бессмысленно убивают друг друга — так пускай взглянут, остановятся, посмотрят назад…
Кадр из фильма
Картину Кончаловского в Российской Федерации наблюдают с опозданием: она уже взяла Гран-при в Венеции и стала претендентом на «Вручения Оскара». Выдвижение на основную мировую кинопремию сопровождалось скандалом в прессе: многие критики уверены в том, что отечественный «оскаровский комитет» потрафить Никите Михалкову, дав голоса его брату. По окончании премьеры ясно, что это не верно.
Фильм сделан рукой мастера, в нем весьма сильные кинематографические образы и открыта русская ужасная клоунесса a la Джульетта Мазина — Юлия Высоцкая в роли Жанны из психушки, которая живет в придуманном мире и мечтает о Брайане Адамсе. Параллели с «Гнездом кукушки» и тем более с «Волгой-Волгой» (в критике промелькнуло и такое) поверхностны: тут больше ассоциаций с феллиниевым смертным карнавалом под музыку в стиле Нино Рота.
Феллини видел глубь вещей и пропасть исторических параллелей, политика для него — лишь источник и фон драм. Сам факт возвращения от политической ангажированности к общечеловеческим сокровищам в оправе из лучших стилевых традиций мирового экрана и обеспечило русскому фильму, в первый раз за десятилетия, успех в Венеции, и у него сильные козыри в гонке за «Оскаром».
Это все в случае если отвлечься от «привходящих событий». Но отвлечься не получается.
По окончании премьеры я наткнулся на даму: прислонясь к стенке, она пробовала подавить истерику, но рыдания рвались из груди, и она хрипло рычала. Она заметила в фильме что-то такое, что инстинктивно осознавала и раньше: быть может, кто-то из ее родных погибал, либо уже погиб вот так ни за что. Фильм именовался «Дом дураков» и был как нож, развёрнутый в ране.
По причине того, что истерикующий неприятель в фильме — это мы.
Кадр из фильма
В свете политической конъюнктуры выбор российского «оскаровского комитета» нужно признать диссидентским, подобным безумству тех «отщепенцев», каковые в 68-м вышли на Красную площадь выступать в протест вторжения отечественных в Чехословакию. Да и то, что такое ответ сейчас быть может, обосновывает, как на большом растоянии мы ушли от тех лет.
Сейчас фильм вышел на экраны и будет трудиться в публичном сознании весов. Нам нужно будет забыть про Волгодонск, столичные взрывы, «Норд-Ост» и, быть может, про уничтоженный Манхэттен, отвлечься от сформировавшегося образа бородатого злодея с автоматом и от термина «терроризм» — в фильме мы заметим соперника в лицо и будем хлопать в ладоши психам, в то время, когда они укроют его от отечественных, будем ему сочувствовать, повинуясь чудесной силе мастерства. Это переворот кардинальный — как если бы в «Подвиге разведчика» отечественного храбреца сыграл Мартинсон, а его соперника, напротив, Кадочников.
Мы с автором фильма «Дом дураков» живем в различных измерениях: он уже может наблюдать на текущие события с высот вечности — мы еще к этому не готовы. В этом сила и, быть может, «оскаровский» уровень фильма, но мы сможем это оценить лишь в то время, когда (и в случае если) война в Чечне станет далекой историей. Как сейчас пробуем заметить с позиций «чистого мастерства» фильмы Лени Рифеншталь, отвлекаясь от того, что персонажи, прославленные в этих фильмах, покинули кровавый след в каждой семье.
Кадр из фильма
Что все это значит для отечественного общества? Это значит, что в Российской Федерации сформировалась категория «граждан мира», обитающих не в стране, а на планете, пребывающих вне войн и политики и разглядывающих жизнь как театр. Это что может значить для отечественного искусства?
Оно совсем прекратило обслуживать конъюнктуру и видит в жизненных либо исторических обстановках только сырье для артистических этюдов, талантливых пользоваться популярностью в мире. Исходя из этого материал возможно организован с какой угодно художнической изысканностью, но он не бывает пропущен через сердце — фильмы все как один выходят математически вычисленные, отстраненные и холодные; кроме того исторгая сильные чувства, они делают это на физиологическом уровне.
Исходя из этого в фильме Кончаловского дом умалишенных, затерянный в Ингушетии и становящийся трофеем то одной воюющей стороны, то второй, продемонстрирован сперва в жанре натуралистической оперетты с характерными амплуа и забавными пародийными гэгами (тут превосходна Марина Полицеймако с повадками, голосом и терминологией Новодворской), позже окрашивается в тона упомянутого выше ужасного карнавала (тут подключен Феллини), позже на нем напишут тёмной краской «Больные люди» — и он станет микромоделью общества, его метафорой и ему решением суда. «Свет в конце туннеля» воплощен в мерцающем, но фактурно тяжеловесном образе Брайана Адамса, что лично участвовал в этом очевидно непонятном ему предприятии и придал ему тона голливудской сказки — для нас такой же несбыточной, как воля и покой.
Что имеется человек? — задается философским вопросом одно из действующих лиц фильма — жителей психушки. И сам себе отвечает: машина, ежесуточно производящая дерьмо. С этим тоскливым итогом и выходим из зала.
