Я не писатель, я беллетрист
Страна околдована Акуниным. Домохозяйки и пенсионеры, бизнес-леди и неформалы, в метро, лимузинах и электричках — все и везде просматривают его детективы. Важный исследователь японской культуры Григорий Чхартишвили собственный творчество под псевдонимом Борис Акунин именует «литературным и деловым проектом».
А беседу мы начали с его первой ставшей дешёвой для широкой публики книги «самоубийство и Писатель», которую критики именуют неповторимой для русского литературы.
Замысел вместо воодушевления
— Из-за чего это ваше произведение посвящено проблеме суицида?
— Нужно заявить, что эта книжка стала прекрасно продаваться уже по окончании появления произведений Бориса Акунина. Я пологаю, что многие приобрели «Писателя и суицид», полагая, что это также развлекательная литература, и были разочарованы. Неприятность суицида естественным образом интересовала меня в связи с тем, что я занимался японской культурой, где эта тема играется магистральную роль. Дальневосточная модель мировоззрения весьма отличается от христианской в отношении к смерти и жизни.
Я попал в Японию студентом, и скоро в университетском общежитии случился трагический случай: 18-летняя студентка выбросилась с большого этажа и разбилась насмерть. Это и у нас часто бывает, в то время, когда чуть достигшие совершеннолетия девочки из-за несчастной любви заканчивают с собой, но покинутая ею посмертная записка была уж больно весёлой: «Ничего: в следующей судьбе ты в обязательном порядке будешь мой». Это тогда вынудило меня очень сильно задуматься.
— Помогло ли вам в жизни изучение восточной философии?
— Нет, ничего это мне не помогло. И не очень-то оказывает помощь самим японцам, каковые такие же люди, как все. Ну не все же индусы живут, как Махатма Ганди, и не все русские, как Толстой либо Достоевский. Мое опыт общения и востоковедческое образование с другой, принципиально другой культурой помогли мне в другом.
Данный опыт позволяет посмотреть на отечественную реальность, так сообщить, двумя глазами. Так как западная цивилизация, к у которых в собствености грамотный часть отечественного общества, через чур прагматична, логична и, условно говоря, живет завтрашним, а не сегодняшним днем.
— Кем вы себя вычисляете?
— Я писатель. Отличие пребывает в том, что автор пишет для себя, а писатель — для читателя. Ни при каких обстоятельствах не буду писать в стол, упаси меня Боже.
— А как же воодушевление?
— К сожалению, воодушевления, как и творческих озарений, у меня не бывает. Имеется замысел, перечень действующих лиц, с историей каждого из них. А позже я пишу уже готовый текст. У меня неизменно весьма твёрдый костяк произведения, и это, с одной стороны, убыстряет и рационализирует работу, а с другой — весьма «сушит» ее.
И в то время, когда тебе хочется уйти куда-то в сторону, все строение романа начинает шататься и разваливаться.
Фандорин выходит в интернет
— Не так долго осталось ждать ли покажется ваш новый роман и о чем он будет?
— В отличие от цикла про Эраста Фандорина, в то время, когда я заблаговременно все знаю, в остальных случаях — не знаю ничего. Исходя из этого подготовка к написанию романа про Николаса Фандорина содержится в том, что я, так сообщить, прочищаю слух: готовлюсь послушать, что он мне поведает.
Помимо этого, желаю написать литературное произведение, которое существует лишь в электронном виде. Первый опыт создания книги третьего тысячелетия — безбумажной — также будет про Фандорина. Но этот проект требует больших денег.
Их у меня нет.
— Кстати, как реагируете на появление в прессе информации о ваших платах?
— По большому счету обсуждение денежных неприятностей частного лица на публике я считаю неправильным. Это же моя интимная сфера. Но тема денег и взаимоотношения литературы думается мне очень увлекательной и весьма актуальной для нашей страны.
Так как мой проект «Борис Акунин» — это не только литературный, но и бизнес-проект. Мне хочется создать обстановку, в которой писатель, живущий в Российской Федерации, имел возможность бы получать хватает денег и создать некую культурную конструкцию, в центре которой пребывало бы не издательство, не литературный агент либо продюсер, в частности автор.
— Как без шуток вы изучаете места и времена, о которых пишете?
— Я неизменно очень сильно переживаю из-за вкравшихся неточностей, но меньше, чем думают те, кто их так старательно выискивает. При том, что в большинстве случаев сам сижу в архивах и просматриваю особую литературу, я даю собственные рукописи как минимум двум специалистам, экспертам в той области, о которой идет обращение в романе. Александр Дюма не особенно затруднял себя проверкой фактов.
Но мне самому так увлекательнее трудиться.
— Вы переживаете за судьбы собственных храбрецов? Не плачете ли, как Флобер над собственной госпожа Бовари?
— Я нервничаю за собственных храбрецов. У меня складывается такое чувство, что я храбреца не придумываю: он мне про себя говорит, а я легко весьма пристально слушаю. Время от времени я спешу, забегаю вперед, начинаю писать и осознаю, что не хорошо его расслышал. Тогда возвращаюсь назад.
Мне иногда просто не хватает терпения, и спешка, которая мне, к сожалению, характерна, ведет к тому, что в моих романах время от времени появляются неточности. В этом случае я не совсем расслышал, что мне говорил тот либо другой персонаж.
— В аналогичной ситуации у вас не появляется жажды переписать произведение заново?
— К сожалению, это нереально. Это все равно что жизнь заново прожить. А Фандорина я услышал не сходу.
По причине того, что Эраст Петрович в некоей степени гомункулус, созданный мною в пробирке, через чур, так сообщить, холодным рецептурным методом. Пригодилось некое время чтобы данный раствор взболтался и стал живым. на данный момент для меня Эраст Петрович совсем живой человек.
Я его слышу, я его вижу, у меня дома висит его портрет. Картина попалась мне на глаза в антикварном магазине, и я не имел возможности ее не приобрести: портрет малоизвестного государственного служащего, датированный 1894 годом, — вылитый Эраст Петрович.
— Неужто и седые виски были на месте?
— Седых висков мало не хватало, но я ему их пририсовал — и оказался Фандорин! Сейчас он висит у меня на стене, и в то время, когда я наблюдаю на портрет, у него изменяется выражение лица. Это хороший портрет.
Жена-защитница
— На работу большое количество времени тратите?
— Я не могу большое количество трудиться: я ленив. В большинстве случаев, тружусь в сутки 2-3 часа, за это время у меня в мозгу садится батарейка. А в другое время вижусь с приятелями, играюсь на компьютере.
(У Акунина звонит сотовый телефон.)
— Для чего вам противоударный, влагонепроницаемый аппарат?
— Я жутко рассеянный и все время их теряю. В этом мае утратил три телефона. Я по большому счету все теряю. У меня уже 7 либо 8 бумажников достали.
Все время хожу и думаю о чем-то…
— А рукописи ни при каких обстоятельствах не теряли?
— У меня была одна кошмарная история: стер по рассеянности практически готовый роман. Я все постоянно дублировал на дискеты, но сейчас убрал и с дискеты, и с твёрдого диска. Меня спасла супруга, которая опасалась за мой компьютер, поскольку я имел возможность скачать из сети вирусы, и скопировала практически законченный роман к себе на дискету.
— Ваши детективы первоначально были посвящены жене. Говорят, супруга оказывает помощь вам выстраивать отношения с журналистами…
— Она просто защищает меня, по причине того, что мне не достаточно времени заниматься всякими деловыми вопросами. Супруга смотрит за тем, в то время, когда, как и какое количество я общаюсь с прессой. Я ощущаю некие обязательства: раз я тружусь в жанре массовой литературы и публика испытывает ко мне любопытство, значит, нужно иногда отвечать на ваши вопросы. В противном случае легко невежливо.
Вот все это и регулирует моя супруга. Не так долго осталось ждать я опять начну писать роман и «уйду в песок».
