Я не волшебник и даже не учусь!
Он терпеть неимеетвозможности и раздражается, в то время, когда ему говорят, что на его песнях выросли, в то время, когда его именуют по имени-отчеству, в то время, когда просят посоветовать , в то время, когда берут у него интервью и задают вопросы в сослагательном наклонении. Он не обожает еще большое количество чего, но станут ли от этого поклонники меньше обожать главного «машиниста» страны? Конечно же, нет! Как, но, и журналисты не прекратят задавать ему вопросы, пускай кроме того и раздражающие. Такая уж отечественная профессия.
Держитесь, господин Андрей Макаревич.
— Андрей, из-за чего Вы не любите, в то время, когда Вас именуют по имени-отчеству?
— Это длинно. Для чего тратить на это время. К тому же я-то знаю собственный отчество!
— Лукавите! Предположительно, оставаться всегда молодым?
— Да, желаю. А что в этом для того чтобы?
— Ваш стиль одежды продиктован тем же жаждой?
— Частично. Раньше, в то время, когда мне хотелось быть стильно и дорого одетым, не было денег, а на данный момент деньги имеется, но нет от этого кайфа.
— Довольно часто переживаете подобные разочарования?
— В юные годы чаще. Точно так как не забывайте чувство — желаешь чего-то сильно, не можешь без данной вещи. Проходит время, ты это приобретаешь, а уже не нужно. Все.
Перегорело.
— Вы говорили во многих интервью, что прекрасно не забывайте собственный детство. А чьим ребенком Вы были в основном: папиным либо маминым?
— Скорее папиным. Папа был разрешительным органом, а мама — запретительным. Мама волновалась обо всем: не голодны ли мы, покушали ли, не простудились ли мы с братом, а в то время, когда мы в итоге заболевали, она переживала и старалась, дабы мы скорее поправлялись. Она мучила нас вопросами: из-за чего нечистые ногти, из-за чего влажные ноги?
Папа же был все время занят работой, и в то время, когда он освобождался, это был праздник.
— Про болезни ясно — мальчишка, не измеривший лужи собственными ботинками, как минимум необычен. Но покушать. Неужто вы не хорошо ели?!
— Еда в отечественном доме ни при каких обстоятельствах не была праздником. Это было нужное и нужное мероприятие. А детский сад! Правильно, дети должны были съесть кусок сливочного масла. Дабы за нами не следить, воспитатели клали кусок масла в кофе с молоком. Оно плавало сверху прозрачной жирной мерзостью.
До кофе через него было никак не добраться. И вдобавок были котлеты. Я насобачился закидывать котлеты на шкаф. Причем в считанные секунды, пока отворачивалась воспитательница.
Через месяц в столовой запахло покойником. Стали искать. Нашли. И на вопрос, кто это сделал, я как образцовый ребенок ответил: «Я!».
Меня выгнали. Это уже позже я осознал, что еда возможно вкусной. Это как болел, болел и вырос.
— Вырос в классного музыканта, телеведущего, живописца, писателя, фотографа. А что было первым из Ваших талантов реализовано и развито?
— Классе в седьмом мы с одноклассниками стали писать стихи. Это были издевательские пародийные стишки на советскую идеологию и китайскую поэзию.
— Имеете возможность процитировать что-то из раннего?
— Люди к счастью идут, по причине того, что все дороги ведут к коммунизму…
— Шедевр!
— Напрасно иронизируете! Это все записывалось в особенные тетради, каковые пускались по последовательностям на неинтересных уроках. А в один раз мне дали на каникулы гитару и продемонстрировали три аккорда: «громадная звездочка», «маленькая звездочка» и «передняк». На этих аккордах возможно было играться Высоцкого, Визбора.
Все пальцы я стер, но играться кое-как обучился. Но и это было еще не творчество.
— А в то время, когда же творчество началось?
— Мы создали группу. И нужно было писать и петь песни на английском.
— Из-за чего именно на британском?
— Вы не отечественного поколения человек! По причине того, что «Битлы» пели по-английски! Я получал образование британской спецшколе, и особенного напряга сочинительство не доставляло.
А позже я познакомился с Градским. Он позвонил мне и сообщил: «Чувак, у тебя имеется усилитель. А ты желаешь послушать очень способную группу?». Так мы попали с моим втором на концерт и осознали, что петь и писать возможно и по-русски.
С этого момента началось то состояние, которое под творчеством мы и понимаем.
— А позже за это самое творчество Вы подвергались преследованию. Ни при каких обстоятельствах не имела возможности осознать, к чему придирались, но, возможно, собственные критерии у запретителей были. А имеете возможность сформулировать критерии нынешних запретов?
— Помилуйте! Кого на данный момент по большому счету запрещают?!
— В Москве Шнура, к примеру…
— И что, вы его нигде услышать не имеете возможность?! Он ведет церемонию МТВ на Красной площади. Не смешите!
В случае если и тогда получалось слушать и играться все без исключение то, что сказать о на данный момент: легально издаются диски с нецензурными словами.
— Ну, в Ваших песнях их нет. В случае если лишь в пародиях. Кстати, как Вы к пародиям относитесь?
— Ну, в случае если смешно, из-за чего бы не посмеяться. В случае если это не хорошо, то пускай стыдно и не хорошо будет тому человеку, что это делает.
— У вас имеется важные музыкальные наследники?
— Нет. Мы же не трудовая семейство слесарей! И слава всевышнему, что на меня никто не желает быть похожим.
Если ты под кого-то косишь, то зрителю лучше послушать источник.
— Совсем сравнительно не так давно вышел диск песен Булата Окуджавы в Вашем выполнении. Откуда такая мысль?
— Мне весьма хотелось оживить песни Булата Шалвовича. Я наслушался Окуджавы в 6-7 лет. А ведь раньше мы не принимали друг друга — рок-н-ролльщики и барды. У меня авторские песни показались большое количество позднее, чем машинные песни. Окуджава не бард, но весьма хороший поэт. Культура бардовской песни закончилась, ушла. Она была формой противостояния советской действительности. Пение под не хорошо настроенную гитару прекратило быть занимательным.
Музыкальная среда около нас очень сильно изменилась. Его музыкальная тема уже не занимательна.
Ухо молодежи заточено под второе. Сейчас мы услышали огромное количество зарубежной музыки. Но барды пели правду.
Мы сохранили его стихи и с оркестром Креольского танго вдохнули в них новую музыкальную судьбу. Мне думается, что Окуджаве отечественная работа бы понравилась.
— Сперва Вы были легко исполнителем, позже стали готовить блюда в компании со звездами, а позже еще и под воду погрузились. Как Вас на все хватает?
— Мне все весьма нравится, не смотря на то, что внимание утомляет. Мне до тех пор пока жалко с чем-то расставаться: это все мое, я все это сам придумал, и мне все это весьма дорого.
— Не хотелось ли что-то кинуть?
— Вы прекрасно себе воображаете человека, что пишет песни и никому их не показывает? Это шизофреник! Не смотря на то, что, предположительно, в то время, когда денег и сил на все хватать не будет, придется с чем-то расстаться.
— На что не остается времени?
— На отдых, на поездки, не связанные с работой.
— Но так как это весьма—куда-то и не взять с собой камеры.
— Ну, не сообщите, легко! Это же сорванные съемки!
— Но писать либо не писать книгу — Ваше личное дело…. Сравнительно не так давно вышла книга «Занимательная наркология». Как показалась мысль поделиться своим алкогольным опытом?
— А почему бы и нет? Это тема близка и понятна всем… ну, многим. Было бы необычно, если бы я написал книгу о прикладной математике.
— Вы вычисляете себя писателем?
— Нет. По моему ощущению, автор обязан мочь придумывать, придумывать истории, но я этого делать не могу. Жалко. Я обрисовываю лишь то, что знаю. А заниматься сочинительством могу в песнях. В прозе этого не происходит.
Возможно, в то время, когда я перешагну какой-то барьер, все окажется.
— Но вы точно просматриваете настоящих писателей. Что из прочтённых книг Вам больше всего понравилось сейчас?
— Я буду не уникален: Пелевин, Кабаков, Аксенов, Веллер. Я в течении многих лет смотрю за творчеством этих авторов.
— Ваше последнее культурное потрясение?
— К сожалению, нет. Имеется хорошие пьесы, но потрясение, которое я испытал от «Тиля» в 71-м году либо от «Мастера и Маргариты» в 78-м, уже не испытать.
— Это связано с Вами?
— И Я больше видел, и планка упала. Откровений душевных меньше.
— Вы написали книгу об алкоголе и пошли дальше — выпустили вино под своим именем.
— Не совсем так. Это ужасная история! Я уже пара лет чувствую полное собственный стыд и бессилие. Вправду, на Украине живет человек, которого по паспорту кличут Андрей Макаревич. Он организовал кооператив, и они стали производить вино. Недорогое и очень нехорошее.
Они замечательно знают, что люди, заметив на этикетке имя, отыщут в памяти в первую очередь меня, а не его. Они кроме того делали попытку выйти на российский рынок. Я пресек поползновения в два счета.
Но на Украине они смогут делать, что им вздумается.
Но заявить, что я не произвожу алкоголь, неправильно. Водка «Смак» в прекрасной бутылке без бумажной этикетки, вправду мой продукт. Я его фактически составил собственными руками.
Она за 4 месяца забрала уже пара призов. Это предмет моей гордости. Действительно, продается она все больше на Урале.
— А из-за чего в Москве нет?
— На столичный рынок просто так не войдешь. Необходимы солидные деньги, так что до тех пор пока получаем. Через какое-то время и в Москве все будет.
— Надеюсь, что с нами будут Ваши песни. Ясно, из-за чего зрители приходят на концерты. А что Вас заставляет выходить на сцену?
— Желание выходить на сцену. Это дикий кайф, играться концерт с хорошим звуком, в хорошей компании. Общение с залом продляет жизнь и дает громадный энергетический заряд.
— Как у колдуна. А если бы вы были колдуном…
— Я не колдун а также не обучаюсь!
