Коллекционер
Нас догоняет Коллекционер /Mastermind, The/ Юрия Грымова и сходу создаёт сложное чувство. Фильм не существует раздельно от внекинематографической жизни автора, что, в общем, не хорошо, и все же в нем не так уж мало хорошего.
Кадр из фильма: дама и Коллекционер
Хороши, как и Грымов знает, фактуры снятых материй и кое-какие кадры. В причудливом пространстве бродят белые дикобразы. По-настоящему, на манер Лив Тайлер из Ускользающей красоты, прекрасна в ключевой роли дебютантка Екатерина Волкова.
Смешно, в то время, когда советская пионерская песня про Красивое на большом растоянии в исполнении пресловутого детского хора Гостелерадио экранизирована в кошмарно-агрессивном духе ансамбля Kисс. И умозаключения типа Основное – не количество подлинников, а неизвестность количества подделок также забавны. Как и еще кое-что, это говорит о абсолютном владении постановочным ремеслом, с одной стороны, и о в полной мере художественном рвении сотворить новый мир, с другой.
К сожалению, мир, в котором Коллекционер сотворен целиком и полностью, с потрохами, вовсе не нов, а вечен, и всегда неприемлем. Это мир разлагающегося трупа либо, что то же самое, жертвы аборта. Звучит смешно.
Нет-нет, в то время, когда некрореалисты снимали Серебряные головы, смерть была наблюдена полностью живыми, остроумными людьми. В то время, когда Гринуэй делал собственные виньетки, это также был мир умирания чего-то весьма живучего, будь то Шекспир либо Сэй Сенагон. Определялась живость возможностью ассоциаций и связей, хоть какие-то из которых да появлялись в любом без исключения зрителе. В совершенстве появлялось единство.
В Коллекционере на полтора часа – линия в ермолке, его чертова кукла-дочка и три ее придурка-жениха, Кого выбрать из женихов просто так, без тайных либо опробований? Ну, кого-нибудь выбрать – а больше ничего. Ну, служанка-чернавка и ее собственное завистливое отродье.
С ними также ничего не происходит.
Все раздельно — пространство, вещи, слова, персонажи, артисты. По словам Грымова, целых четыре часа Петренко на съемках без грима, лишь ракурсами и светом превращали в одной мизансцене из славянина в иудея. А для чего? Слоняется он по дому, и слонялся бы дальше.
Превращения ни из чего не следуют, и из них ничего не нужно. Остается одна нескончаемая претензия на коллекционирование судьбы.
Коллекция: заспиртованный младенец
Но снова же у каждой коллекции имеется исток. У Феллини — что в Амаркорде, что в Восемь с половиной, где также как бы целая кунсткамера — таким истоком было общечеловеческое детство. У Параджанова всегда, от Цвета граната до Ашик-Кериба, каждые роскошества нанизаны на фольклор, на какую-то общечеловеческую сказку.
Всегда был изначальный контакт автора и кого-то другого, от которого и отправился создатель, хороший от вторых. Как раз исток коллекции, какой бы всеядной она ни была, отличает ее от помойки, от контейнера типа гроб с разложившимися овощами и копошащимися червями.
У Грымова имеется и пролистанный Хайдеггер, и непролистанный Мишель Фуко, и усталость от секса, и радость спокойствия, и деньги, и запахи, и неприязнь, и художественный вкус, но нет самого главного. Нет самоидентификации. Безразлично, кто сообщит любую из его сентенций – в них нет пола и характера.
Безразлично, куда в финале помчится на мотоцикле чертовка-дочь, вырвавшаяся из чертова коллекционного дома – некуда спешить в одном глобальном гробу, даже в том случае, если в нем небо видно.
Неприятность отсутствия самоидентификации довлеет, по всей видимости, над Юрием Грымовым лично, не смотря на то, что светло это из фильма. Целый Коллекционер с его нахватанностью по верхам и пестротой безликих, незапоминающихся в большинстве собственном материй говорит об отсутствии у автора хоть какого-либо прошлого, становления, воспитания либо, что то же самое, отсутствии контакта хотя бы с одним вторым человеком, хорошим человеком.
Если бы личная культура автора хоть когда-то случайно появилась и хоть какое количество-то длилась, то и в фильме бы хоть что-нибудь происходило. Но, если судить по пресс-конференции по окончании фильма, по всей видимости, кроме того в жизни Грымов пробует компенсировать отсутствие личной культуры быстротой смены впечатлений.
Коллекция: куклы
Иначе, уже начавшаяся огульная брань по поводу Коллекционера вызывает не меньшее неприятие, чем сам фильм. Грымовский мир еще не сложился, а, к примеру, мир вторых авторов — Часов без стрелок либо Негромких омутов – в далеком прошлом уже распался. рязановы и Наумовы десятилетиями сосут материнскую грудь страны без всяких на то оснований, на одних прежних заслугах, но их бранят вовсе не так огульно.
Они – люди национальные. Произведения их потомства типа Мама либо Затворник, либо какой-нибудь Чистый понедельник не вызывают по большому счету ничего, не считая тошноты. Но их не только не бранят — напротив, иногда хвалят, как перспективные, авансом.
И что же, все авансы – лишь тем, кто чье-то потомство? Но так как именно у чьих-то было и воспитание, и окружение, а итог?
Да, Грымов – ничей, не из них, он вправду начинал на заводе имени Лихачева, но хотя бы пробует сделать себя сам и совершает неточности на собственные деньги. Он ни у кого ничего не забрал, и чертовски несправедливо делать из него мальчика для битья. И как бы он сам ни настаивал, что жизнь красива, по причине того, что несправедлива, пользоваться его сентенциями, не допуская его до себя, не красит полуразложившиеся останки отечественной родной кинематографии.
