Кротовая нора
Перед выходом новой экранизации романа «Шпион, выйди вон!» EMPIRE требует исполнителя ключевой роли Гари Олдмана, режиссера Томаса Альфредсона и писателя Джона Ле Карре раскрыть тайну таинственного гения, около которого крутится эта история, – «совершенного шпиона» Джорджа Смайли…
Кадр из фильма
Заслуженный создатель шпионских романов Джон Ле Карре, никого не поразивший своим признанием в том, что в прошедшей судьбе был не понаслышке знаком с муниципальными коридорами настоящей Разведслужбы (MI5 и MI6), обрисовывает Джорджа Смайли с характерной смесью напыщенности и остроумия: «Приземистый и толстый, в лучшем случае средних лет, он смотрелся как один из тех английских нищих духом, которым не светит никакое царствие».
Те, кто постарше, смогут попытаться отыскать в памяти неизменно мрачную воздух финиша 1970-х шпиона – и годов, неуловимо смахивающего на Оби-Вана Кеноби, но лишь не джедая, а скорее шаркающего старичка с очками в толстой оправе и взором, талантливым пронизывать сталь. Для зрителей, прикованных к телевизорам экранизацией «Шпиона…» от BBC, Алек Гиннесс был единственно вероятным Джорджем Смайли.
Томас Альфредсон, привнесший характерную для Ле Карре меланхолию в воздух собственного вампирского триллера «Разреши войти меня» и отважно взявшийся за новую постановку «Шпиона…», отмечает, что его Смайли (в обличье Гари Олдмана) поднимает голос всего единожды за целый фильм. «Но эффект от этого немыслимый, – смакует момент режиссер, – как будто бы от урагана». Смайли из тех людей, кто говорит мало; вся параноидальная шпионская философия выстроена на том, чего ты не говоришь либо не делаешь. «Немногословное общение – эта тема мне весьма близка», – с пониманием говорит Альфредсон.
Кадр из фильма
В то время, когда прорабатывался образ Смайли в исполнении Олдмана, необходимо было, само собой разумеется, развеять нависшую над ролью тень Гиннесса, но очки все же было решено покинуть. Подбор нужной пары смотрелся чуть ли не как выбор светового меча. Перед актером ставили лоток за лотком с реквизитными очками. «Я перепробовал много пар, – смеется Олдман. – Не знаю, как выбираются такие вещи.
Ты: это не подходит – а позже надеваешь следующую несколько, наблюдаешь на себя в зеркало и видишь, что в ответ на тебя смотрит Смайли, и тогда осознаёшь: »Вот оно«».
Сравнения с агентом 007 тщетны. Это различные планеты. В случае если у Бонда – автомобили, девушки и костюмы от Savile Row, то у Смайли – ум и большие очки, как будто бы хирургический скальпель.
Человек, переживший предательство, обязан раскрыть измену родине невиданного масштаба.
Во второй половине 70-ых годов двадцатого века, в то время, когда блестяще воплощенный Гиннессом персонаж Смайли заставлял отцов по всей стране потребовать безотносительной тишины от своих неспокойных семейств, язвительный утренний диджей «Радио 2» Терри Воган умолял слушателей растолковать ему, что, линия забери, происходит в этом семисерийном телефильме. Это превратилось в еженедельный гэг: ирландского ведущего любой раз все больше озадачивал запутанный мир шпионов, населенный легионом умных персонажей, попивающих чай из чашек на блюдце, обсуждая наряду с этим что-нибудь на своем непонятном шпионском жаргоне, с «фонарщиками», «головорезами», «почерком» и «приманками» (не имеющим никакого отношения к рукописному тексту). Вымышленный аналог MI6 (зарубежная разведка) именовался «Цирком», а сам сюжет строился около поиска советского крота, засевшего где-то в глубине Работы.
Кадр из фильма
Не обращая внимания на весёлую озадаченность Вогана, «Шпион…» по сути собственной – хорошая детективная история; перечень подозреваемых (Кузнец, Скорняк, Солдат, Моряк – так их назвали) сужался до четверки чинов верхнего эшелона (среди заговорщиков в фильме – Колин Ферт и Киран Хайндс).
«Зрители просто не были привычны к математике заговоров для того чтобы масштаба», – комментирует Ле Карре бурную реакцию на фильм. Он кроме этого немного поднял завесу тайны над бесчинствами, творимыми настоящими предателями: Кимом Филби, Гаем Берджессом, Энтони Блантом и другими. Аристократичными ублюдками, играющими в кошки-мышки с безопасностью нации и приводившими какие-то извращенные идеалистические бредни в качестве оправдания.
Экранизация Джона Ирвина стала одним из высших достижений британского телевидения, а Смайли – незабываемым тайным агентом, которого вызывают из отставки, дабы шпионить за шпионами.
Марк Стронг [II], что в адаптации Альфредсона играется многострадального Джима Придо, ставит Смайли в один последовательность с эксцентричными, но очень проницательными теледетективами в лучшем случае средних лет, которых мы так любим: Морсами и Таггертами, Шерлоками и Пуаро. «Разве что, – с неподдельным восторгом подытоживает он, – он детектив, у которого нет никакой фишки. Совершенный шпион».
Кадр из фильма
Они уже готовьсясдаться. Полтора года они вели поиски – совсем бесполезно. Друг за другом рассматривались и отметались кандидатуры превосходных актеров. Они хорошо справлялись, по словам Альфредсона, но были через чур низкими, через чур высокими либо «через чур красивыми». У них не было данной самой «смайливости». Проект, думается, ожидал провал. Может, сыграть лучше, чем это сделал маэстро Гиннесс, легко нереально.
Кроме того Ле Карре признавал, что по окончании телефильма он видел в роли созданного им раздражительного, страшного шпиона лишь этого английского актера.
Об Олдмане отыскал в памяти, думается, продюсер Тим Бивэн; никто точно не помнит, но как раз в тот момент все изменилось. «Кроме того не знаю, как растолковать, – говорит Альфредсон. – Легко неожиданно он стал единственной вероятной кандидатурой». Он делает паузу, прокручивая в голове лучшие моменты игры Олдмана. «Мы были правы. Он – это и имеется Смайли, как мне думается».
Альфредсону понравилось, что Олдман моложе книжного Смайли, мало сексуальнее и мало круче его. Но он предлагал актеру, что обожает забираться под самую кожу своим персонажам, достаточно противоречивую роль – человека полностью недвижимого. «Возможно, достаточно необычно было жить в нашем мире опытной анонимности, – думает Олдман. – Я воображаю его как человека, потерявшего иллюзии». При личном общении актер значительно больше похож на Смайли, чем может показаться.
53-летний Олдман спокоен, элегантен в собственных словах и мыслях; по окончании десяти лет – по его собственному выражению – съемок в фэнтези, Смайли стал настоящим подарком. «Здорово опять быть в строю и играться ключевую роль».
Кадр из фильма
Внутренний двигатель Смайли трудится на двух основных силах, живущих на окраинах сюжета. «Энн Смайли и Карла – вот два человека, каковые по-настоящему смогут до него достучаться, два его не сильный места», – говорит Альфредсон. Энн – его супруга: красивая, аристократичная и систематично изменяющая супругу, что совсем ей не подходит. Его «ахиллесова пята», если доверять Олдману. «Смайли – это человек, которому наставляют рога и супруга, и нация».
Карла – его заклятый неприятель, «его романтический образ неприязни», по словам Ле Карре. Кротом из Москвы командует как раз Карла – со Смайли она на равных и по различные стороны баррикад. «Его любовь – что-то наподобие личностного недостатка, – думает Олдман. – некое подобие и Безответная влюблённость восторга Карлой, которое он сам того не хотя испытывает». Много лет назад Смайли поймал собственную цель – и потерял ее.
Альфредсон, возможно, и объявил, что они не будут оглядываться либо делать отсылки к прекрасному телефильму, но шаркающая тень Гиннесса наступает им на пятки. «Как возможно сравнивать этих двоих? – резонно подмечает режиссер. – Они для весьма различных зрительских вкусов… Алек Гиннесс думается более холодным. В глазах Гари возможно заметить бурные чувства, сдерживаемые в». Режиссер ощущает, что Олдман ближе к книге.
Ближе к Ле Карре.
«Они два великих актера, каковые играются одну и ту же роль, но с различными целями, – выкручивается бывалый дипломат Ле Карре. – С Алеком я отождествлял себя на одном уровне, а с Гари – полностью на втором. Глядя на Олдмана, прямо ощущаешь, как он выходит из собственной территории комфорта. Острее разделяешь его боль».
Кадр из фильма
«Я, пожалуй, могу быть более ожесточённым, – думает Олдман, которого, наверное, совсем не пугают неминуемые сравнения с Гиннессом. Та же роль, тот же текст, оба идут к одной и той же цели; сходство неизбежно. Но неизбежны и различия. – Возможно, кроме того, более меланхоличным.
Внутри, пожалуй, более эмоционален, чем Гиннес. Ну и по большому счету, мы легко совсем различной породы животные, осознаёте?»
Возможно, на экране Гиннесс и затмевал собственных сотрудников по фильму, но были и другие в наше время. Похожий на предпринимателя Руперт Дэйвис в «Шпионе, пришедшем с холода» (1965), невротичный и раздражительный – не так далеко от провала – Смайли Джеймса Мейсона (переименованный в Чарльза Доббса для соблюдения авторских прав) в «Деле самоубийцы» (1966), мрачной версии «Звонка покойнику» в постановке Сидни Люмета.
В то время, когда Гиннесс отказался возвращаться в третий раз (по окончании сиквела «Шпиона…» называющиеся «Люди Смайли» 1982 года), эстафету принял Денхолм Эллиотт с его голодными и неуклюжестью глазами – в «Убийстве по-джентльменски» (1991), прямолинейном детективе по сценарию Ле Карре. Стронг считает, что в Смайли имеется эта черта детектива – он этакий мисс Марпл в штанах, смертоносный убийца, таящийся за ширмой шерстяного свитера и наружностью ссохшегося ретрограда.
Но сам по себе Смайли не кинематографичен. Он основной персонаж, но наряду с этим палец о палец не ударит – всю активную шпионскую работу он перекладывает на собственного «Ватсона», Питера Гиллема (Бенедикт Камбербэтч), – предпочитая сидеть и думать. «Мозг трудится значительно стремительнее тела», – отмечает Олдман. В большинстве случаев динамичному актеру было нужно сократить собственную подвижность, состарить голос, свести фактически всю игру к пытливому, ищущему взору.
У Стронга была одна камерная сцена с Олдманом в фургоне-прицепе Придо. «Я окончательно запомню, как сидел в этом тесном трейлере с юношей, которым я восхищался всю собственную жизнь, идолом, в случае если желаете, и попросту забыл о его присутствии. У него была эта немыслимая свойство сливаться с мебелью». Интуиция подсказывала Альфредсону: Олдман владел нужным для шпиона качеством, умением кардинально изменять личность, прячась от всевидящего глаза камеры.
Кадр из фильма
«Чем данный персонаж привлекателен, – вдохновленно говорит Олдман, – это человек, что преподносит себя одним, но в он глубоко несчастен…»
Ле Карре неимеетвозможности отыскать в памяти, его ли авторству в собственности термит «крот». Ему звонили из редакции Оксфордского словаря английского с вопросом, не он ли его придумал; возможно, он, а возможно, кто-то из КГБ. Эти парни были на уникальность изобретательны, в то время, когда дело касалось тайного языка.
От его произведений исходила такая аура правдоподобности – как будто бы старомодный запах джентльменских клубов, смешанный с пикантными оттенками страха, – что читатели принимали их за чистую воду. Вот она, подлинная сущность Холодной войны, вынесенная на общее обозрение. Что-то врожденно-мрачное: несколько выпускников Оксфорда/Кембриджа воплощает собственные фантазии на шахматной доске Европы.
Но Ле Карре с готовностью признает, что очень многое из созданного им в действительности полная чушь. «Мои сотрудники заявляли, что это не имело никакого отношения к настоящей судьбе, – и это был для меня лучший комплимент. Все это было фальшивкой. Писательское мастерство так как не в том, дабы писать правду; оно в том, дабы писать правдоподобно, убедительно». Он изобрел шпионский жаргон.
Вытянул организацию Цирк из собственного богатого воображения. Но за выдумкой принципиально важно не потерять правду, которая неотъемлемо присутствует в его сюжетах. «Ментальность» его книг была рождена из настоящего опыта. «Если ты видел изнанку шпионского мира, ты ни при каких обстоятельствах ее не забудешь, – говорит он. – Манипулятивность делается твоим инстинктом».
Кадр из фильма
Альфердсон сходу ухватил сущность: шпионаж у Ле Карре – метафорическое изображение расстройства личности. Совершенный шпион – это, по определению, неудавшийся человек. «Вещи наподобие Холодной войны, Запада либо Востока – это легко предлоги, – растолковывает он. – Это персональный фильм». «Шпион…», в действительности, о проблемах Смайли. А Смайли в какой-то степени и имеется Ле Карре.
Появившийся в первой половине 30-ых годов двадцатого века под именем Дэвид Корнуэлл, Ле Карре был ребенком ушедшей из дома отца и матери-преступника. Его выбор «тайного пути» был частично отплатой за страшное, иррациональное, невообразимое бремя детства с отцом-одиночкой. Довольно часто поменявший школу (безликие и равнодушные учреждения – один из основных лейтмотивов его творчества), он был неприкаянной душой и «жаждал получить то преимущество, которое возможно было отыскать в мире шпионажа».
Он был завербован уже в студенчестве – одним из его заданий стало проникновение в левацкую группировку в Оксфорде. В романе «Звонок покойнику» (1961), ставшем первым для него и для Смайли, он взвалил на плечи собственного альтер-эго ответственность за допрос оксфордского выпускника, что после этого заканчивает жизнь суицидом.
На протяжении холодной войны Ле Карре перешел из MI5 (внутренняя разведка) в MI6. «Я довольно часто бывал в Бонне, – вспоминает он. В том месте же он был, в то время, когда был уничтожен занавес. – не забываю, как послал весточку: »Радости начинается«».
Все еще под глубоким прикрытием (не раскрытый дружественной стране), он отыскал выход для собственной нарастающей нервозности от ведения двойной судьбе в написании романов под псевдонимом Джон Ле Карре, в которых давал возможность изнутри взглянуть на шпионский мир. В осеннюю пору 1963 вышла поворотная книга «Шпион, пришедший с холода», в которой Смайли игрался второстепенную роль манипулятора.
Книга стала сенсацией, и Разведслужба закономерно сделала вывод, что его прикрытие нарушено, и будет лучше, если он уйдет из MI6. Шпион стал писателем, выдумщиком, предателем, принесшим собственную исповедь. Кроме того во второй половине 70-ых годов двадцатого века он настаивал , что предположение, словно бы он вправду трудился на разведку, возмутительно.
Кадр из фильма
«Смайли – очень персональный образ, – признает Ле Карре. – Но не по тем обстоятельствам, о которых вы имели возможность бы поразмыслить. В его характере я частично создал отца, которого у меня ни при каких обстоятельствах не было. Я позаимствовал кое-какие черты у людей, которыми восхищался, и положил их в этого мифического персонажа».
Одним из них был создатель криминальных романов Джон Бингем (он же Лорд Клэнморрис). В MI5 они сидели за одним столом, и Бингем подарил Смайли собственную приземистую наружность, негромкий нрав и манеру «очень дурно наряжаться». Писатели были приятелями , пока Бингем не посчитал личным оскорблением тот факт, что «Ле Карре извалял хорошее имя Работы в грязи» собственными более откровенными произведениями. «Как и Смайли, – подтверждает Ле Карре, – он был совершенным приходским священником Ветхой Веры».
Еще одним был преподобный Вивиан Грин, преподаватель Ле Карре в Оксфорде, что владел энциклопедическими знаниями и потрясающе громадными очками.
«Я наградил Смайли собственной неловкостью в общении, – додаёт создатель, – неуклюжестью и отсутствием самоуважения в любви. И без того как детство у меня было сверхтяжелое, я сделал дом самым страшным местом для него». Альфредсон и исполнитель ключевой роли заостряют внимание на его неприкаянности.
Из убежища в Челси Смайли вызывают в Цирк – средоточие предательств его жены.
В то время, когда Ле Карре зашел на площадку, где снимался телевизионный фильм, Гиннесс поднял глаза и попросил остановить сцену. Он спросил, неимеетвозможности ли автор уйти. «Я взглянул одну сцену, – смеется Ле Карре. – Он сделал вывод, что его это отвлекает».
На суматошной площадке Альфредсона автор стал более чем желанным гостем – будучи аккуратным продюсером, он желал взглянуть, как его ветхие тексты ложатся на новую действительность. «Он с удовольствием принимал отечественный подход к его роману, – с восхищением говорит Стронг. – Было вправду не легко представить, что он занимался таковой грязной работой, как шпионаж». Но в этом и сущность: шпион не должен смотреться как шпион.
Олдман пристально смотрел за Ле Карре, доверившись ему и неспешно принимая его черты: «Голос Смайли я сделал похожим на Джона. Не в точности повторил, но добавил его нотки».
Кадр из фильма
Как оказывается, Швеция не так уж резко отличается от Англии. В те безрадостные 1970-е папа какое количество также потребовал тишины, в то время, когда Смайли приближался к добыче. «В том месте он был таким же знаком, как и тут», – подтверждает режиссер. Шведской культуре легко принять этого персонажа; в ней также имеется любовь к заговорам (Стиг Ларссон тому пример), плюс душок советского аскетизма с его серыми силуэтами и грязным снегом домов.
Не смотря на то, что Альфредсон вспоминает, как приехал в Лондон в то время и поразился мрачному муниципальному пейзажу: «Улицы были такими нечистыми». Где-то посередине лежит палитра его фильма: коричневые и серые тона, тени и обнажённые лампочки. Помещения в дыму сигарет.
И легкий оттенок лощеного скандинавского модерна.
Эта красноречивая задумчивость была и в «Разреши войти меня». Альфредсон может практически дирижировать тишиной. Продюсеры осознали, что он – тот, кто им нужен, услышав от него один мрачный комментарий.
Альфредсон рос нердом, терпевшим издевательства в школе, – прирожденный одиночка. «Эти шпионы, – увидел он, – обычные нерды».
Все уверены в том, что взор чужестранца на Смайли отправился фильму лишь на пользу. «Мы снимали не какой-то британский междусобойчик», – одобрительно говорит Олдман. Что до интернационалиста Ле Карре, тот думал, что раз бразилец (Фернанду Мейреллиш) смог обогатить «Преданного садовника», то и швед добавит что-то неповторимое в «Шпиона…». «Он привнес весьма характерный почерк», – говорит автор.
Как и при с Ле Карре, и с Олдманом, Альфредсон отождествлял себя с персонажем Смайли. Все еще будучи естественным аутсайдером, он остро ощущал родство с немногословным шпионом. У них обоих, как он говорит, имеется свойство уходить в собственный воображение. «Джордж Смайли живет в параноидальном мире, где ему приходится надеяться на собственный воображение. Но у него имеется поразительная свойство оставаться невозмутимым перед лицом событий.
Вот из-за чего он лучший шпион в мире – он ни при каких обстоятельствах не разрешает себе отвлекаться. Я питаю зависть к таковой способности. Еще он достаточно ужасный, он бывает ожесточённым».
Ле Карре именует это «нужным отказом от нравственности».
Кадр из фильма
Возможно, взор шведа был нужен, дабы уловить весьма британскую катастрофу, проглядывающую между строчков данной истории. Дело Смайли уже проиграно: пришли американцы («кузены»), Империи больше нет. Эта игра – шпионаж – последнее, что осталось от «Ветхой Веры». «Он обожает Англию, которой больше не существует», – говорит Олдман.
Его мысль так же иллюзорна, как и идеология крота. «Вы изобрели эту машину, разведслужбу и обучили всему американцев, – делится собственными наблюдениями Альфредсон. – Но сейчас вы больше не центр Вселенной». В центре лабиринта, выстроенного Ле Карре, лежит пустота – все предательства и эти измены в итоге ничего не дают.
Начинающий режиссер попросил великого писателя об одолжении: сняться в камео в сцене рождественской вечеринки в Цирке; это флешбэк, в котором пьяные тайные агенты поют коммунистический гимн и выпивают за Санту-Ленина. На съемочной площадке Ле Карре кланяется, срывая шквал аплодисментов. «Я сделал вывод, что я тут что-то наподобие старого гея-библиотекаря, которого из уважения пригласили по ветхой памяти, и которому сейчас дали карт-бланш на потребление алкоголя!» – смеется Ле Карре. Иначе говоря под совершенным прикрытием.
