Лассе халльстрём: «на экран нельзя вместить всю книгу»
Голливудская карьера режиссера Лассе Халльстрёма началась в 1988 году с номинации на «Оскар» за адаптированный сценарий и лучшую режиссуру к фильму «Моя собачья судьба». Затем негромкий и спокойный швед стал систематично снимать добротные драмы с легендарнымиактерами. Из нескольких встреч с ним у нас сложилось чувство, что как раз его северное самообладание, умноженное на талант рассказчика, и стало базой коммерческого успеха этих картин.
По всей возможности, он создаёт умиротворяющее впечатление на американских продюсеров, ему доверяют актеры, и в следствии зрители приобретают качественную продукцию. Легко перечисление его фильмов должно вызвать у вас приятное чувство и легкую ухмылку наслаждения, которое вызывают прекрасно поведанные простые истории. Вот пара примеров: «Что гложет Гилберта Грейпа?» с юными Леонардо ДиКаприо и Джонни Деппом, «Правила виноделов» с Майклом Кейном и Шарлиз Терон (номинация на «Оскар» в 2000 году), «Шоколад» снова же с Джонни Деппом и Жюльет Бинош и так потом.
В Сутки всех влюбленных на экраны выходит его новая романтическая драма с элементами триллера «Негромкая гавань» с Джошем Дюамелем и Джулианной Хаф. КиноПоиск встретился с режиссером в Лос-Анджелесе, дабы обсудить не лишь его последний фильм, но и разузнать о постановщике побольше.
Лассе Халльстрём встречает нас приветствием на русском, предлагает сесть также по-русски, задаёт вопросы «Как дела?» — очевидно, мы впечатлились таким неожиданным приемом.
— какое количество языков вы понимаете?
— Английский язык , само собой разумеется. Шведский — это мой родной язык. Самую малость французский и совсем самую малость германский. Я учил и русский в школе, но всего лишь месяц, по причине того, что преподаватель ушел. Заблаговременно прошу прощения за мой выговор в британском, мне от него уже ни при каких обстоятельствах не избавиться.
Действительно, я и не пробую особенно.
— У меня также выговор, так что нам обоим придется как-то приноравливаться. Вы бывали в России?
— Да. Я был в Москве, в Ленинграде, что на данный момент именуют Петербургом. Это было в рамках какого-либо культурного обмена, в то время, когда я сделал мой первый шведский фильм. Я не забываю, что мы сидели за каким-то громадным столом. Не знаю, такая ли это русская традиция — долгий стол. Я сидел в самом финише, и русские обсуждали обязательства культуры. Это было весьма формальное мероприятие.
Это было в середине 1970-х. Весьма в далеком прошлом. (Смеется.)
— В какой среде вы росли в Швеции, что вас окружало и формировало как личность?
— Я рос в весьма любящей семье, радостной, богемной. Мой папа был стоматологом и снимал любительские фильмы. Моя мама была домохозяйкой и писательницей. У нас постоянно толпились какие-то люди. Все они из мира мастерства: актеры, писатели, живописцы. И я всегда был частью этих вечеринок, не обращая внимания на то что был ребенком.
Это было превосходно. Меня не отправляли рано дремать, я имел возможность крутиться среди взрослых и кроме того общаться с ними. Это было не не разрещаеться, а скорее поощрялось окружавшими меня взрослыми.
Самое превосходное в этом, как я на данный момент осознаю, было то, что меня принимали как ровню. Ребенок в таковой семье растет значительно чаще весьма уверенным в себе человеком. Мне, во всяком случае, думается, что я рос как раз таким, ни при каких обстоятельствах не опасался высказать собственное вывод либо дать оценку.
— Ваше образование было связано с режиссурой либо как-то в противном случае формировалось?
— Нет, я действовал инстинктивно. Какое-то время я бы продюсером на телевидении, делал музыкальные видеоклипы. Позже как-то неспешно сам начал снимать видеоклипы уже как режиссер. Все наработалось с опытом, через самообучение. Возможно заявить, что работа с музыкальными видеоклипами была моей киношколой. Я сделал собственный первый полнометражный фильм в 1974 году.
Позже я начал появляться на фестивалях с моими картинами. Все как-то происходило гладко и неспешно. По окончании «Моей собачьей жизни», которую я возил на фестиваль в Майами, где она взяла весьма теплый прием, я сделал еще, думается, два фильма в Швеции, а позже меня пригласили сделать фильм в Штатах.
— Тяжело было привыкнуть к Голливуду? Это так как достаточно закрытое общество со правилами и своими порядками…
— Нет, нисколько. Меня так как пригласили, а не я рвался к ним. Я был и сам удивлен и польщен приемом моего фильма. Мне стали звонить агенты, предлагать собственные услуги.
Я сделал вывод, что попытаюсь. и перебрался ко мне. Знаешь, я пологаю, что американцы все-таки больше расположены к чужестранцам, чем другие страны. Я совершил полгода в Лондоне, пробуя начать фильм о Питере Пэне, но так и не сложилось. Они такие странные в том месте. Как это?!
Какой-то швед решил прикоснуться к их национальному сокровищу?! Это было необычно. Не так, как в Америке. Возможно, по причине того, что эта страна была создана иммигрантами. (Усмехается.) Меня до сих поражают щедрость американцев и то доверие, которое я получил от студий.
Это легко потрясающе.
— В случае если сказать о вашем режиссерском стиле, то что оказало влияние на его развитие и выбор?
— В случае если сказать о влиянии на меня вторых режиссеров, то я сходу желал бы упомянуть семь дней Формана и его ранние фильмы, комедии. Меня постоянно вдохновляло то, как он может заметить комедийный оттенок практически в каждой жизненной ситуации. Благодаря его фильмам я стал внимательнее присматриваться к людям, искать тот ключик, что открывает их характеры и растолковывает поведение.
Джон Кассаветис, говоря об актерах, постоянно заботился о том, дабы быть максимально натуральным, приближенным к действительности. Я пологаю, что это также должно воодушевлять. «Минни и Московитц» — была такая комедия, где он мне весьма нравится. В то время, когда мне было года четыре, я в первый раз заметил комедии Чаплина, с тех пор он был для меня неиссякаемым источником воодушевления. Весьма увлекательная сентиментальность постоянно присутствует в его фильмах.
Чаплин всегда был сентиментален и не опасался сочетать комедию с драмой.
«Мне принципиально важно, дабы актеры ощущали себя с уверенностью и нормально в работе со мной»
— В его комедиях довольно много любви…
— Вот как раз! Его романтические истории сердце, а тем не меньше смешно. Забери любую сцену из его фильма.
В «Золотой лихорадке», к примеру, в то время, когда он собирает стол для собственной девушки, а она не приходит… Легко потрясающая сцена.
— В то время, когда вы заканчиваете просматривать сценарий, по которому вам предлагают снять фильм, вы уже видите готовую картину в уме? Либо все-таки что-то изменяется в ходе?
— Режиссер, по-моему, неизменно должен быть открыт для постоянных трансформаций. Я думаю, это весьма верный подход к работе. Ты не можешь ожидать, словно бы все, что задумано тобой, в обязательном порядке исполнится так, как ты это себе воображал.
Ты открываешь себя для важного разочарования, если не можешь быть эластичным в ходе работы. И, иначе, оставаться эластичным в ходе — это часть наслаждения от работы! радость и Удивление от импровизации, которую предлагают тебе актеры, совместные находки, не предусмотренные тобой, но очень важные — все это часть процесса работы в кино. Все, что рождается в какой-то момент, есть плодом общих усилий многих людей.
Это неоценимо, это то, что делает фильм живым организмом. Импровизация позволяет актерам быть вовлеченными эмоционально в процесс развития истории, она держит их в постоянном поиске.
— Как складываются ваши отношения с актерами, с которыми вы трудитесь?
— Я не могу заявить, что таковой уж легкий в общении человек. Я довольно часто нервничаю, пребывав среди людей, ощущаю неловкость. Но в работе я стараюсь быть открытым, таким, как я себя ощущаю и осознаю. Самим собой, в случае если сказать кратко. Мне принципиально важно, дабы актеры ощущали себя с уверенностью и нормально в работе со мной.
Я делаю все вероятное для этого, я стараюсь включать актеров в процесс создания картины на всех уровнях: в работу над дополнениями к сценарию, в дискуссии сцены… Большое количество возможно привести примеров. Я делаю все, дабы вправду привлечь их интерес к фильму, дабы они имели возможность ощущать себя частью творческой энергии, наполняющей фильм.
— Актеры когда-нибудь разочаровывали вас?
— Я в один раз кроме того выгнал с работы актера. (Смеется.) Но это единичный случай. Бывают, само собой разумеется, разочарования. Но я стараюсь что-то исправить уже в ходе монтажа картины, уменьшить влияние сцен того актера, что не справился, на мой взор, с задачей.
Монтаж оказывает помощь в осуществлении таких обстановок.
— Имеется ли в действительности у режиссера хватает власти, дабы отстаивать тех актеров, которых он вычисляет самые подходящими для фильма? Может ли он отказаться от навязывания ему звезд студией либо продюсером, у которого собственный видение? В то время, когда у режиссера появляется такая возможность?
— (Иронично хмыкает.) Я не пологаю, что у меня когда-либо была возможность окончательного слова в отборе актеров, в случае если у студии имеется другие идеи. Но в большинстве случаев студия не вмешивается в это так уж враждебно. Она может предложить, но выбор все-таки остается за мной.
Лишь в один раз была обстановка, в то время, когда студия настояла на том, дабы в фильме принимал участие не тот актер, которого предлагал я. Было нужно дать согласие на того, что был нужен им, но это компромисс из тех, без которого, возможно, ни одно производство нереально. Так делают фильмы в данной части света. Мы все в том либо другом случае иногда вынуждены идти на компромисс для пользы дела. Действительно, я не пологаю, что что-то подобное имело возможность бы случиться в Швеции.
К примеру, если бы я снимал в Швеции, то кастинг — это вторично для фильма. Первичной есть история, выбираются актеры для истории. То имеется в том месте фильмы не зависят от участия в нем звезды.
Не смотря на то, что, возможно, и в том месте уже обстановка изменилась. Возможно, в том месте также, как и в Америке, на каждого актера имеется статистика, уровень его популярности, практически научное обоснование его необходимости для успеха картины и так потом.
— Приобретая предложение трудиться с тем либо иным сценарием, какие конкретно критерии вы используете для принятия ответа?
— Прежде я сказал, что выбираю историю, которая начинается ее храбрецами. Сейчас я не уверен, как действительно это утверждение. Я пологаю, что вернее будет заявить, что я предпочитаю истории, каковые меня тревожат и оставляют чувство тревоги. Возможно, это истории, где имеется увлекательные люди. Возможно, получается, что я все-таки выбираю истории, движимые людьми. Качественные сценарии — большая редкость.
Их тяжело обнаружить открытом рынке для режиссеров. (Смеется.) Ты обязан в итоге доработать его самостоятельно. Но мне весьма повезло, я думаю. Я как-то еще не добрался до «открытого рынка», занимаясьлюбимым делом, не смотря на то, что время от времени я приобретаю приглашения сделать что-то второе. Не то дабы я отказывался по обстоятельству того, что мне не нравился сценарий, легко мне получалось втиснуть собственный предложение, историю, которую я создал, и мне разрешали ее снять.
Но все-таки мы не всегда можем себе позволить привередничать, выбирать лишь то, к чему у тебя лежит душа. Я не могу остаться без работы, я просто не могу себе этого разрешить денежно. Но и за все без исключение я браться также не могу. Исходя из этого и тут должен быть компромисс. Я не имел возможность трудиться над картиной, которая не вызывает у меня по большому счету никаких эмоций либо кроме того легкого интереса.
Это через чур легко, ощущается утрата времени. В случае если уж я соглашаюсь израсходовать год собственной жизни на что-то, то это должен быть материал как минимум интересный и с какими-то возможностями.
— Чем вас привлек сценарий «Негромкой гавани»?
— Мне нравятся романтические повести Николаса Спаркса. Действительно, я книгу прочёл уже по окончании того, как прочёл сценарий. (Радуется.) «Негромкая гавань» отличается от «Дорогого Джона» практически криминальным элементом. Героиня в опасности, и зрителю и читателю не сходу делается понятна обстоятельство данной опасности. От кого она прячется? Мне данный элемент показался увлекательным. Это одна обстоятельство. Мне понравился подход Николаса к формированию эмоций главных героев.
Это не любовь с первого взора, как мне думается, это медленное, постепенное узнавание другого человека, совсем так, как это не редкость в жизни. Мне было весьма интересно отыскать и перенести на экран аутентичность этих взаимоотношений.
— Но книга все же была нужна для неспециализированного представления об истории?
— Да, само собой разумеется, но не так, дабы что-то поменять в сценарии, а лишь в связи с этим, поскольку Николас и сам учавствовал в написании сценария, причем уже не в первый раз, так что он знает, что он делает. Само собой разумеется, помощь Николаса Спаркса неизменно крайне важна. Я, помнится, был легко очарован фильмом Ника Кассаветиса по его роману «Ежедневник памяти».
Превосходнейшая работа. Книга, непременно, дает дополнительную глубину понимания истории. Но нам необходимо было ориентироваться на отпущенное время, и в связи с этим трансформации неизбежны.
Мне бы не хотелось, дабы читатели сравнивали фильм и книгу так уж пристрастно. Мы забрали из книги все самое ответственное — эмоции и честность их. Книга — это база. Но это литература, и на экран нельзя вместить все, что имеется в книге. Мы говорили с Николасом Спарксом, совместно трудились над сценарием. Он только тождественный человек.
Он осознаёт, что кино и литература — это все-таки различные вещи.
— В ваших фильмах неизменно безукоризненный монтаж. Вы руководствуетесь инстинктом, отбирая нужные сцены во время сборки фильма, либо это итог обширного опыта работы?
— Возможно я мало похвалюсь? Я пологаю, что монтирование фильма — это моя самая сильная сторона. Я трудился со многими весьма сильными режиссерами монтажа, весьма многому у них обучился.
Но я все-таки больше доверяю собственному чутью. Я делаю собственную версию сцены, мой режиссер монтажа — собственную. Мы сопоставляем их, по окончании находим ответ, удовлетворяющее художественному плану фильма, а не отечественным амбициям.
Я считаю, что для режиссера только серьёзен опыт монтажа. В большинстве случаев я снимаю каждую сцену, ориентируясь на то, как она будет смонтирована в неспециализированную картину. У меня неизменно в голове замысел будущего монтажа картины, и я исхожу как раз из него, трудясь над той либо другой сценой.
— Ваши фильмы — это строки в резюме и кирпичик в опытном опыте? Либо они все же оставляют какой-то след в вашей душе?
— Возможно, это зависит от проекта. Имеется в моей биографии фильмы, ставшие для меня плодами любви и кроме того страсти. В них я положил большое количество душевных сил. А имеется фильмы коммерческие, каковые я сделал, по причине того, что это моя работа. А имеется и гибриды, заключающие в себе и ту сторону, и другую. Вот забрать, на пример, «Негромкую гавань».
Данный фильм я имел возможность бы назвать таким гибридом. В какой-то степени данный проект возможно назвать коммерческим, по причине того, что он запланирован на хорошую кассу и массового зрителя. Но я взял огромное наслаждение, трудясь над данной историей. Не так довольно часто у меня не редкость возможность внести что-то от себя в историю, подключая к этому актеров и по большому счету всю отечественную группу.
Нам дали полную свободу в создании обстановки, которая бы отражала естественный процесс происхождения любви. Я кроме того могу заявить, что доходил к этому с позиции документальности. Мне хотелось, дабы и актеры доходили к своим ролям с той же позиции, дабы все в их поведении было конечно, ненавязчиво.
Так, как это довольно часто происходит в настоящей судьбе. Для этого мы , додавали то, что не было предусмотрено сценарием, а подсказывала ситуация, в которую попадали отечественные храбрецы. К примеру, сцена на пляже с детьми была полностью сымпровизирована Джошем, Джулианной и отечественными юными актерами. Николас Спаркс и отечественные продюсеры были полностью согласны с таким подходом.
Николас большое количество времени проводил с нами на площадке, так как был еще и продюсером этого фильма, исходя из этого у нас не было по большому счету никаких сложностей в создании условий для импровизации. Для людей творческих это огромное и ничем не сдерживаемое радость и удовольствие. В то время, когда имеется такая возможность творчества, работа, непременно, запоминается и на какое-то время остается с тобой.
— В то время, когда вы просматривали сценарий и позже книгу, у вас не было опасений, что тема, предложенная в том месте, в неспециализированном-то не весьма уникальна? Об этом было сделано большое количество различных фильмов…
— Да, в некоей степени это тревожило, но я сходу осознал, в чем оригинальность отечественной истории по сравнению с большинством фильмов, уже сделанных об этом. В большинстве случаев в таких историях антагонист — законченный злодей, все его действия обусловлены или жаждой мести, одержимостью, собственническим инстинктом, или попросту свойством такового вот скверного характера, темпераментом, вспыльчивостью…
Антигерой в данной истории — это легко несчастный человек, чье поведение обусловлено любовью, страхом ее утратить. Мне показалось, что имеется в этом какая-то новизна, что-то настоящее, то, на что в большинстве случаев внимание как-то не обращается. Злодей имеется злодей — таким его и продемонстрируем!
Вот это отличие меня и привлекло, возможно, в большей степени к этому проекту. И, само собой разумеется, история зарождения любви, как я уже отметил.
— Актеры были уже прикреплены к этому проекту, в то время, когда вас пригласили в качестве режиссера?
— Нет, в данный раз мне позволили самому отыскать подходящих моему плану актеров. Мне постоянно нравился Джош Дюамель. Он хороший актер, у него наружность человека, которому легко довериться, и он хороший импровизатор, как я убедился во время личной с ним встречи. По окончании беседы с ним мы прекратили поиски главного храбреца.
Для роли героини мы пересмотрели большое количество различных актрис, но Джулианна очаровала меня собственной непосредственностью и естественностью. Я поразмыслил, что она хороша еще тем, что опоздала примелькаться у зрителя. А ее энтузиазм — это по большому счету отдельная история. (Смеется.) К тому же она совсем бесстрашна как актриса, а для любого режиссера это презент.
Дэвида Лайонса отыскал эксперт по кастингу. Нам он также сходу весьма понравился. Весьма гениальный юноша. Я его в обязательном порядке где-нибудь еще использую. (Радуется.)
— Какие конкретно у вас замыслы на будущее?
— Весьма хочется сделать по-настоящему собственный фильм. Написать сценарий и снять где-нибудь в Швеции. (Радуется.) Надеюсь, что мне удастся это сделать в один раз. Пока же нет никаких четких замыслов. Большое количество различных проектов в разработке, но ты так как знаешь, как это не редкость в Голливуде: сейчас проект имеется, а на следующий день никто о нем не помнит. Не сложилось.
Я вот встретился с Николь Кидман на «Золотом глобусе», мы снова говорили о фильме «Женщина из Дании», но похоже, что данный проект завис. Во всяком случае, ни у нее, ни у меня нет никакой информации. Николь пошутила, что нас уже кем-то заменили, возможно. (Смеется.) Так что ничего конкретного на данный вопрос ответить тебе не могу. Откуда мне знать, что произойдёт на следующий день?!
Возможно, через год мы с тобой встретимся обсудить ужастик, что происходит на второй планете. Ничего нельзя предугадать заблаговременно, и я могу лишь сохранять надежду, что кто-то наймет меня для работы. А вот в случае если появится громадной паузу, то сяду писать сценарий.
Такие вот замыслы.
Создатель Наталья Хиггинсон
