Леонардо дикаприо: «для квентина очень важны детали»
Леонардо ДиКаприо, возможно сообщить, редкий и неповторимый пример того, как стать известным актером, появившись в Лос-Анджелесе — столице американского кинематографа, городе, где всё и вся трудится на киноиндустрию, где возможно в супермаркете столкнуться со звездой и не определить ее. ДиКаприо — пример для подражания многим звездам, столкнувшимся шнобель к носу со славой и разбившим об нее лоб, поскольку с ним этого не произошло. Из юного актера он нормально перешагнул в зрелость и при умном отношении к формированию собственной карьеры стал таким, каким мы его знаем — актером с громадной буквы, чьи работы мы все с нетерпением ожидаем.
Его постоянное сотрудничество с самыми именитыми режиссерами приучило нас к тому, что роли у Лео будут занимательными и неоднозначными. Но никто не ожидал от него образа рабовладельца и гнусного плантатора в новой картине Квентина Тарантино «Джанго высвобожденный». Зная отношение ДиКаприо к работе, мы предполагали, что он выполнит собственную роль блестяще, но то, что он будет так убедителен и честен в виде законченного урода, выяснилось приятным сюрпризом.
Как, но, да и то, что нам удалось взять совсем эксклюзивное интервью с актером практически незадолго до выхода фильма в Российской Федерации.
Вы, возможно, понимаете, что по материнской стороне в Лео имеется и русские гены. Его бабушка была вывезена из страны в послереволюционный период и жила всю жизнь в Германии, куда мама возила мелкого Лео частенько. Но мы сознательно решили избегать упоминания этого факта в отечественном интервью, поскольку всем уже известно отношение известного актера к Российской Федерации и ее экологическим проблемам по окончании его визита в Санкт-Петербург в 2010 году.
То немногое время, что было нам отпущено на беседу с ДиКаприо, мы решили применять для беседы о «Джанго», Тарантино и актерской профессии в целом, начав с самого очевидного вопроса.
— Как Тарантино удалось заманить тебя в собственный проект?
— (Радуется.) Да меня, фактически, и заманивать не нужно было. Я в далеком прошлом желал поработать с Квентином Тарантино. Его фильмы, в особенности последние два, включая «Джанго», для меня только увлекательны тем, что он как бы комбинирует некоторый достаточно прекрасно документированный исторический период с полной правдой о том, что сейчас происходило. Наряду с этим все пропускается через сознание Квентина, и мы приобретаем совсем новый вариант истории. (Смеется.) Это страно!
Тот факт, что он соединяет поразительную тему (полностью расистский американский Юг до Гражданской войны) со спагетти-вестерном, где чернокожий раб в центре истории о мести (практически в стиле «Телохранителя» Куросавы), сам по себе так неповторим и немыслим, что заслуживает признания уже лишь за это, в случае если сказать с позиций киноискусства в целом. Тарантино, как неизменно, идет на риск с объектом собственного фильма, по причине того, что, на мой взор, никто еще до него не делал ничего похожего на его «Джанго». Я тут, возможно, обязан тебе пояснить, что кроме того для современной Америки его последствия и расизм — это очень чувствительная и больная тема.
— О, я знаю, сталкивалась с этим. Квентин сказал, кстати, что Америка до сих пор старается делать вид, что этого не было.
— Да, правильно. Либо «Бесславные ублюдки»! В случае если лишь поразмыслить о концепции фильма! Боже мой! (Смеется.) В то время, когда я в первый раз услышал о том, что Квентин планирует изменить факт смерти Гитлера… Что?! Он в собственном уме?! Но он сумел все это преподнести в совсем потрясающем виде!
Таких живописцев, как Тарантино, нужно не только принимать, но и быть высокого мнения о них, поскольку, в случае если разглядывать его как явление в мировом кинематографе, он внес важные трансформации в то, как мы делаем и принимаем фильмы. Я пологаю, что через какое-то время, посмотрев назад назад, мы оценим, какой вклад он внес в развитие кино собственными рискованными картинами, развеяв миф о табу на тематику фильмов.
«Иметь дело с дерьмом не очень приятно, а быть дерьмом легко жутко»
— Ты трудился со столькими известными и по-настоящему гениальными мастерами собственного дела. Весьма интересно было бы услышать твое вывод о Тарантино как о режиссере для актеров. Какой он по большому счету на площадке?
— Я пологаю, что, в случае если сказать о Тарантино-режиссере, нельзя забывать еще и о том, что он создатель сценариев собственных фильмов. Вот наблюдай, что происходит: у тебя имеется мысль, ты приносишь ее человеку страстному, самозабвенно преданному собственному делу, и у него очень специфичное отношение к собственному сценарию. Ты даешь ему эту идею, и внезапно она перестает быть чем-то, что подчеркивает суть некоей сцены, либо есть тем, что тебе необходимо включить в собственный скромный актерский подход к роли.
Тарантино напишет тебе две страницы о том, как он видит воплощение твоей идеи в судьбу. Так у нас появилась мысль ввести фонологию. И это не было чем-то, что показалось и ушло. Из мелкого семечка идеи об применении звуков в языке Тарантино вырастил неординарной красоты цветок, что он создал для меня.
Такое отношение к идее актера формирует совсем новую динамику в работе, и это так будоражит воображение, по причине того, что в этом имеется свершение, достижение чего-то ощутимого, твоя мысль не остается лишь в твоем подсознании для работы над ролью.
— Да, звучит весьма волнующе. Он неизменно так относится к актерам?
— Все актеры обожают трудиться с Квентином. Тебе это любой сообщит, кто когда-либо был у него на площадке. Ты знаешь, у него имеется совсем определенное представление о том, каким обязан оказаться его фильм. Он весьма специфичен в нюансах и деталях.
Но в случае если актер приносит ему идею, которую он вычисляет хорошей применения, то Квентин сделает ее генетической частью картины.
— Эта специфичность в отношении подробностей и перевоплотила твои зубы в фильме в таковой кошмарный вид? В большинстве случаев студии не весьма жалуют такие нюансы, в особенности в случае если речь заходит о громадной звезде. Имидж и всякое такое…
— (Смеется.) Да-а, те зубы! В случае если что-то и представляет собой полную сущность говоримого, так это подробности, каковые только ответственны для Квентина, в особенности тогда, в то время, когда это относится его храбрецов. Ты знаешь, лишь таковой человек, как Квентин, может снимать подобные фильмы с этими нюансами.
Я не пологаю, что на свете большое количество режиссеров, талантливых отыскать финансирование на похожий фильм и убедить студию приобрести его для проката в мире.
— Как на большом растоянии ты вычисляешь вероятным зайти для трансформации себя физически под твоего храбреца? Я осознаю, что принципиально важно, само собой разумеется, что-то поменять в себе, но неизменно ли ты ощущаешь необходимость достигнуть самого большого уровня собственных возможностей во всех отношениях?
— Неизменно, без сомнений. Я сам устанавливаю для себя планку, и она неизменно на предельной для меня высоте. У меня имеется собственный личный комплект требований к работе над ролью. Я определяю для себя сначала, сколько работы потребуется положить в образ, что будет нужно моему храбрецу.
В каждом фильме я выкладываюсь до большого уровня, до экстрима кроме того. Я ненавижу чувство сожаления, которое испытываю время от времени, в случае если ощущаю, что что-то не додумал, что-то потерял, что не был сфокусирован на храбрец так, как он этого потребовал. Каждая идея, которая появляется у тебя в ходе работы над образом, воплощается и видна на экране. Все, что ты вкладываешь в храбреца, кроме того то, что упускаешь, физически воплощается и видно на экране.
Вся энергия, израсходованная на работу, все твое усилия и время — они бесплатно не проходят, ты их видишь в каждой минуте экранного времени, и в этом содержится удовлетворение от сделанного либо раздражение на себя за что-то потерянное.
— Не причиняют ли тебе боль такие упрочнения? Я имею в виду не только физическую боль, но и эмоциональную.
— О, это моя работа! Я обожаю эту профессию. И в этом содержится истина. Я обожаю процесс подготовки к фильму, в то время, когда ты ищешь собственного храбреца, заполняешь его физически и эмоционально.
Мне нравится момент, в то время, когда тебя осеняет мысль, которая может поменять храбреца всецело, а позже обожаю замечать, куда это его приведет. Роль в «Джанго» была особенно увлекательной для меня уже тем, что я в первый раз видел на странице сценария для того чтобы полностью завершенного мерзкого, нарциссического и потакающего своим прихотям ублюдка. Фонология, которую я уже упоминал, весьма интересно перевернула его отношения с другими храбрецами.
Я обожаю трудности в работе. Одной из таких трудностей для меня воображала необходимость быть полным уродом в отношении людей, с которыми Кэнди имел дело. Я с глубочайшим уважением отношусь к своим сотрудникам и страшно переживал за то, что нам предстояло пройти на съемках, зная, как он оскорбляет и унижает фактически всех на своем пути.
Но Джейми Фокс, Керри Вашингтон, Сэм остальные и Джексон актеры мне сходу сообщили: «Не волнуйся ни о чем, ты можешь дойти до экстрима. Основное, не пробуй как-то сгладить его поведение. Если ты не будешь как раз тем, кем должен быть Кэлвин Кэнди в то время и в том месте, нам просто не поверят».
Они дали мне зеленый свет, и я этим воспользовался. Если бы мы все не были единомышленниками в жажде сделать то, что было задумано Квентином, то это был бы сверхсложный фильм для меня — и эмоционально, и физически. Иметь дело с дерьмом не очень приятно, а быть дерьмом легко жутко, в особенности если ты, как обычный человек, замечательно это поймёшь.
— Ты неизменно, по-моему, начиная с «Что гложет Гиберта Грейпа?», игрался храбрецов сложных, внутренне разлаженных, поврежденных кроме того. Я осознаю, что на то ты и актер, дабы играться, но все же как, к примеру, возможно прожить фактически всю жизнь Дж. Эдгара Гувера и не взять какую-то душевную травму?
Что бы ты назвал опытной травмой актера?
— Имеется определенная свобода — как минимум для меня — в том, что ты, как актер, выбрав роль и растворившись в ней, знаешь, что это не твой личный эмоциональный багаж, что тебе предстоит нести дальше в твоей жизни. В моем послужном перечне имеется роли, каковые были только сложны для меня как физически, так и эмоционально, каковые оставляли меня на какое-то время опустошенным.
Но увлекательная вещь содержится в том, что, в то время, когда я занят в какой-то роли, мой храбрец каким-то образом проявляется и просачивается в мою жизнь на момент работы. Какие-то нюансы характера храбреца находят отклик во мне лично, и, как мне говорят, проявляются в моем поведении.
Я пологаю, что это происходит бессознательно, мне не всегда это удается поймать самому, но люди, прекрасно меня опытные, подмечают это и показывают мне на перемены. (Радуется.) К примеру, я вот сравнительно не так давно игрался вправду нечистоплотного и сломанного парня с Уолл-стрит, агрессивного, гордого. Нет, все эти качества не нашли отражение во мне лично в чистом виде, но мне стали говорить, что во мне что-то неуловимо изменилось.
Люди в моем окружении стали замечать, что я делаю какие-то вещи не так, как неизменно, бываю не в тех местах, где в большинстве случаев. И без того потом. Это весьма интересно, знаешь. Я не отдаю себе в этом отчета. Эти замечания разрешили мне понять, что что-то от моих храбрецов оседает во мне, оказывает на меня влияние. Но мне нравится примерять на себя другие жизни. Это раскрепощает, позволяет экспериментировать. Это, возможно, сравнимо с путешествиями в второй мир.
И к тому же эта профессия дает мне возможность избавиться от каких-то собственных неприятностей, проблем, мыслей, пускай хотя бы на какое-то время, в то время, когда я становлюсь вторым человеком.
«За время, нужное для одной картины, я смогу сыграть три роли!»
— Видишь ли ты в собственном будущем режиссуру? Это все более привычный процесс для актеров с обширным опытом — перевоплощение в режиссеры.
— Забавно, что ты это упомянула. Трудясь в последней собственной картине, я довольно часто слышал от вторых: «Из-за чего бы тебе не попытаться себя в режиссуре? У тебя может оказаться». Честно тебе сообщить, я нехотя думаю об этом. Частично вследствие того что по характеру я перфекционист.
Кроме того в моем собственном сознании мне принципиально важно, дабы все было на своем месте и в определенном порядке. Мне, по крайней мере, необходимо постараться, дабы это было так. (Смеется.) Это не диагноз, но соответствия и желание организованности тому, как я себе что-то воображаю. Режиссер, как я себе это вижу, важен за огромное количество вещей, и я опасаюсь, что буду осуществлять контроль каждую мелочь, перепроверять каждое задание, что в итоге заведет производство картины в тупик.
Я говорю о том, что, вероятнее, захочу максимально вникнуть в любой нюанс создания ленты. Я с огромнейшим уважением отношусь к режиссерам, зная, через что они проходят, дабы сделать хорошее кино. И, честно говоря, я не опасаюсь сделать скачок в данный мир, но пока я притормаживал себя в этом.
Пологаю, что в один раз я постараюсь, само собой разумеется.
— Возможно начать с короткометражки.
— Возможно. Не исключаю и этого. Но я до тех пор пока приобретаю огромное наслаждение от актерской игры.
Режиссура одного фильма отнимает большое количество времени, а мне его жаль до тех пор пока тратить на что-то второе, не считая ролей в различных фильмах. За время, нужное для одной картины, я смогу сыграть три роли!
— Многие отечественные читатели задают вопросы о том, из-за чего ты ни при каких обстоятельствах не участвуешь в сиквелах. Ты выбираешь проекты так, дабы не было сиквела? Либо все это складывается так само собой?
— Я не пологаю, что это осознанное ответ либо выбор. В то время, когда я просматриваю сценарий, я постоянно думаю о том, кто будет режиссером. Режиссер — это база баз. Независимо от того, как оптимален сценарий, режиссер, как капитан корабля, вводит зрителя в второй мир, где они забудут обо всем, что происходит в их мире.
Режиссер должен быть только оптимален в собственном деле, тогда зритель сможет всецело погрузиться в происходящее перед ним. Просматривая сценарий, я принимаю его как завершенное и неповторимое произведение. В случае если какой-то проект предполагает пара фильмов, другими словами будет сагой, тогда я соглашусь на это, и дальше будет видно.
Но в случае если сходу не планируется делать пара фильмов по какой-то истории, а имеется лишь надежда, что зрители захотят продолжения, то тут ответ зависит от того, как мне увлекательна роль. В действительности не так уж и большое количество фильмов заблаговременно планируются как сага. Исходя из этого я не могу заявить, что у меня имеется какие-то предпочтения.
Фактически все зависит от сценария и от режиссера, от этого я и отталкиваюсь в большинстве случаев.
— Ты большое количество трудишься с Мартином Скорсезе. Как ты думаешь, из-за чего он постоянно хочет видеть тебя в собственных картинах?
— (Смеется.) Вероятнее, это вследствие того что я всегда напрягаю Скорсезе для работы со мной. Никто не отрицает, что у нас сложились красивые творческое сотрудничество и рабочие отношения, но я не так самоуверен, дабы предложить ответ на твой вопрос о том, из-за чего он выбирает меня. Я могу лишь сообщить, из-за чего я желаю с ним трудиться.
А я желаю с ним трудиться по самой простой и совсем очевидной причине для каждого, кто хоть мало и хоть что-то знает о кино: он — наилучший режиссер на планете. Скорсезе единолично поменял очень многое в современном кино, и он просто потрясающий человек во всех отношениях. Он знает о кино больше, чем любой доктор наук по истории киноискусства. Перечислять дальше? (Радуется.)
— Не нужно, я осознала сущность. Как на большом растоянии вперед по времени ты планируешь собственную занятость?
— В большинстве случаев шесть месяцев. Как раз столько, в большинстве случаев, требуется от момента получения сценария до начала съемочного периода. на данный момент у меня нет никакого фильма в замыслах. Я только что сделал три фильма подряд. В текущем году я собираюсь заняться различными делами в проектах по защите внешней среды.
Последние годы я трудился фактически без перерыва, и в первый раз у меня появилась возможность заняться чем-то вторым, не меньше для меня ответственным.
«В текущем году я собираюсь заняться различными делами в проектах по защите внешней среды»
— Кстати, об твоей вовлеченности и окружающей среде в это. Как произошло, что ты заинтересовался этим?
— Я вырос в муниципальный среде, в восточном Лос-Анджелесе. С детства я обожал посещать в музее естественной истории, что расположен рядом, куда меня завлекали различные виды животных. Это была моя первая любовь, я так как планировал стать биологом а также пробовал скоординировать учебу в этом направлении, в то время, когда так оказалось, что я был вовлеченным в актерскую профессию и увлекся этим действительно.
Я был совсем юным, и мне весьма повезло появляться востребованным и занятым. Со временем я пришел к мысли, что актерская профессия вряд ли будет главной составляющей моей жизни неизменно. Возможно, имеет суть возвратиться к моей сейчас уже второй страсти, биологии, и по мере моих возможностей внести посильный вклад в жизни и сохранение природы в ней.
Я знаю, что мое имя может привлечь интерес к каким-то проблемам, окажет помощь что-то решить либо поменять. По крайней мере , пока я занят как актер, и я могу применять эту мою ресурсы и известность для того, что мне небезразлично.
Я создал фонд по охране внешней среды во второй половине 90-ых годов двадцатого века, и, в то время, когда я не занят в каком-то фильме, я большое количество путешествую по миру, вижусь с людьми, представителями различных организаций, говорю о различных экологических проблемах, о сохранении различных видов исчезающих животных. В данной сфере деятельности довольно много работы. Я не только вкладываю деньги в это. Я и сам стараюсь принимать в данной работе самое яркое участие.
Безрадостно, что большая часть из нас не знают либо не желают видеть, что вся жизнь на планете зависит от условий окружающей нас среды. Мы все, не только животные, зависим от нее и от ее состояния. Однако, в то время, когда речь заходит о филантропии, лишь один процент от всего финансирования идет на защиту внешней среды.
Это сумасшествие. Так как защита отечественной среды обитания — очевидный и естественный факт.
— Слушай, а тебе не приходило в голову написать книгу о собственном опыте работы в кино, о твоей филантропической деятельности?
— Ты легко мои мысли просматриваешь, я наблюдаю. Знаешь, думал об этом неоднократно. Если бы рядом со мной кто-то был неизменно, дабы записывать все, что происходит! (Смеется.)
(Делаю символ, дескать, позвони, договоримся, буду твоим секретарем, но Лео на это не реагирует, говоря , а я снова делаю весьма важное и внимательное лицо.)
— Ты знаешь, в то время, когда я тружусь, в особенности с ним [Скорсезе], то все другое отходит на второй план, остается лишь работа. Столько историй увлекательных происходит на протяжении работы, очень многое забылось уже. Жалко, само собой разумеется. Но, возможно, в один раз я все-таки и соберусь.
Кто знает? К тому же я из тех, кто предпочитает держать личное при себе, а не делать собственную жизнь достоянием всех.
— Я не сказала о биографии либо нюансах твоей жизни, я имела в виду лишь опытную часть. По-моему, многие начинающие актеры имели возможность бы применять такую книгу в качестве учебного пособия.
— Ты без шуток? Я поразмыслю, обещаю. Нет ничего неосуществимого.
Мне не удалось задать все те вопросы, каковые хотелось бы, но я сохраню их на следующий раз. И желаю сообщить благодарю всем, кто отозвался на мой пост и предложил свои вопросы актеру. Фотографию автора интервью с актером, по окончании беседы сделанную для подтверждения материала, вы имеете возможность взглянуть в блоге «Секреты ЛА».
Создатель Наталья Хиггинсон
