На верхней масловке
Нам продемонстрировали презент Алисе Фрейндлих к ее юбилею, в один момент первый российский фильм будущего года, одновременно очередной российский фильм, что ни при каких обстоятельствах не отправится в широком прокате, по причине того, что никто добровольно не станет его наблюдать. Лучше бы режиссер Константин Худяков («Успех»), сценаристка Дина Рубина («В то время, когда же отправится снег») и продюсер Владилен Арсеньев («Баязет») отдали красивой юбилярше целый бюджет этого произведения на радостную старость, а сами бы занялись собственными делами. Рубиной совершенно верно уж имеется чем заняться, писательница она хорошая, из чего вовсе не нужно, что сценарий хороший.
Кадр из фильма
Фильм «На Верхней Масловке» – из того стопудового отстоя, что образовывает львиную долю отечественного кино. Критика реагирует или на махровую попсу («Ночной дозор» (2004), «Персональный номер» (2004)), или на таланты-самородки («Мирная судьба» (2004), «Четыре» (2004)), но в сумме это не больше 4-5 фильмов в год. Об отстое никто не пишет, а его еще 45. Но, в общем, чего повторяться, в случае если написанное, допустим 4-5 лет назад, справедливо поныне.
В еще существовавшей «Неспециализированной газете» сама, помнится, рассуждала. Самая проституированная из всех интеллигенций, советская «творческая интеллигенция» так и не переварила то, что начало происходить двадцать лет назад. Сейчас не переварила ни «перестройку с гласностью», ни распад СССР, ни войны, ни Вовочку – ничего по большому счету.
Она, по работе обязанная осознавать все лучше вторых, уже двадцать лет не осознаёт, что происходит. Так так как нечем – у нее не только сознание коррумпировано, подсознание также. И вот эти «советские творцы» годами сходят с ума – любой в меру поражения мозга.
Кто на «слава СССР», кто на «залить чеченцев напалмом», кто на «народности и православии». Лишь, в отличие от клиентов дурдома, каковые по палатам, поражение их мозгов демонстрируется публично. «На Верхней Масловке», к примеру, выдает такие заключения, как аутизм, клептомания и реченедержание.
Кадр из фильма
Практически столетняя скульпторша (Фрейндлих) доживает собственный век в огромной захламленной мастерской. Иногородний внук, объявившийся пара лет назад (Евгений Миронов), с неприязнью заботится за ней. Бедный живописец (Евгений Князев) с трепетом пишет ее портрет.
Скучающая супруга живописца (Алена Бабенко) с любопытством смотрит за склоками внучонка и бабушки, никак не в состоянии решить, соблазнять его либо не соблазнять. Это все. Полных два часа бесед, перебитых только парой заставок, как когда-то до революции еще молоденькая скульпторша (Екатерина Гусева) лепила в той же мастерской собственные первые шедевры. Воздействие происходит в пресловутом 1985 году.
Все оно складывается из предсмертной попытки старая женщина прописать несчастного внука, дабы он не остался бесприютным, и его окончательного отказа от столичной прописки. Последействие призвано разрешить понять публике, что старая женщина была влюбленная и живая, а все, кто остался – мертвые, по причине того, что опасаются судьбе.
Возможнее всего, в повести-источнике у Дины Рубиной что-то такое было. На экране продемонстрировано совсем-совсем второе. Фрейндлих, совсем безупречно делающая «старушечий» этюд: пластически, мимически, интонационно. Пять с плюсом на занятиях по актерскому мастерству, довольно много она подсмотрела у глубоких старая женщина, а сама так как еще – увлекательная дама.
Евгений Миронов с очередным «несчастненьким» этюдом да Алена Бабенко с этюдом про «поиски любви». На фоне Фрейндлих они пожиже, но также терпимо. Но любой собственные этюды до самого финиша играется словно бы в стеклянной клетке, и никакой «неприязни», «любопытства», «трепета» либо «соблазна», не говоря уж тайной «влюбленности», на экране в помине нет.
Ни мизансценически, ни монтажно, ни в звукозрительном контрапункте никаких взаимоотношений на экране не появляется – напротив, любая лишняя продолжающаяся секунда фактически в каждом кадре разоблачает театр, где все вынуждены быть партнерами, не смотря на то, что ими не являются, и это неприятность режиссуры. Это неприятность Константина Худякова 2005 года, а вовсе не каких-то персонажей 85-го.
Кадр из фильма
Режиссер сейчас скрывается в 1985 году, поскольку вот уже двадцать лет совсем ничего не ощущает, не обожает, не ненавидит, не трепещет. Он жизни опасается в тысячу раза больше персонажей, но, дабы не сознаваться в собственном аутизме, кроме актеров, скрывается за постоянным упоминанием, как тогда все было дешево, какие конкретно были авоськи, прически, ветхие холодильники «ЗИЛ-Москва», но как и тогда таланту не хватало жене на колготки. Вот что страшно для Худякова: талант обижают, не платят.
Кроме старательного жевания либо шамканья Фрейндлих детально продемонстрировано громадное, пустынное, несоразмерное с ее скрюченной фигуркой помещение с маловыразительными скульптурами. Вот что страшно: талант не раскрыт. А чтобы мало не показалось визуальной «высокодуховности», она всегда дублируется закадровой музыкой и текстом. Это самое ужасное.
Музыка – как в «Кубанских казаках» в момент финальной погони Гордея Гордеича за Галиной Ермолаевной, а текст – нескончаемые монологи «на сцене» с периодическими репликами «в сторону». Дабы так «полным ответом», читая, растолковывать мужу, что от его духовности нет денег на колготки, сидя наряду с этим на корточках в коридоре, жене живописца нужно было сходу появиться дауном. Если он на таком дауне женился, значит, по большому счету кино – про дураков.
Значит, это должна быть комедия, а что ж тогда всю дорогу несмешно?
Кадр из фильма
Насильно собрав совместно различных хороших актеров и ни на секунду не умолкая про «жизнь и искусство», про «смерть и любовь», про «силу и жертвенность» и т.п., Худяков по большому счету ничего не знает про то, что стоит за словами. Другими словами как как раз люди живут между собой, в то время, когда делают работу. Как и чем они друг друга радуют, в то время, когда старость и нищета. какое количество места в их жизни занимает прописка как что-то само собой разумеющееся, сколько – хохот.
Режиссер, претендующий на «высокое», считает, что для «высоты» достаточно иногда упоминать в беседах Сутина либо Судейкина как собственных родных привычных с пикантными подробностями. Достаточно выучить наизусть «наррацию» с «иррелевантностью» и всегда заменять ими «рассказ» с «несоответствием». Достаточно насупленных бровей вкупе с дырявыми носками.
Он кроме того не подозревает, что душевное здоровье на данный момент либо двадцать, либо сто лет назад – это заштопать носки, промолчать, в то время, когда сообщить нечего, не считая заученных пошлостей, и смеятьсянад дураками, каковые до сих пор считаюм, что цена мастерства – успех. Ну, так это лечится, вместо того дабы тратить чужие деньги на собственную душевную заболевание. какое количество возможно?
