Стихи сбываются
24 апреля в Российской Федерации стартовал прокат картины Марины Мигуновой о жизни и творчестве поэтессы Марины Цветаевой «Зеркала». Незадолго до премьеры мы пообщались с режиссером о том, из-за чего о Цветаевой до сих пор не было снято кино, как окружение характеризует даму и что превращает ужасную смерть очень способной поэтессы в оптимистичный и жизнеутверждающий месседж будущим поколениям читателей и зрителей.
– Возможно ли назвать ваш фильм полноценным баойпиком либо картина обрисовывает только какой-то конкретный эпизод из судьбы Марины Цветаевой?
– Слово «байопик» мне не весьма нравится, по причине того, что оно зарубежное. Вернее, я считаю, назвать мою работу «биографическим фильмом», хотя тут и имеется некая тонкость. Сценарий изначально был задуман как независимое художественное произведение, исходя из этого любая сцена в сценарии – это поэтическая метафора, написанная Анастасией Саркисян, которая сама пишет хорошие стихи. Но наряду с этим при всем сценарий не противоречит фактам биографии Цветаевой.
Другими словами все эти события имели возможность происходить сейчас с этими персонажами. Сцены, само собой разумеется, не забраны из собственных воспоминаний участников, они вымышлены.
Кадр из фильма Зеркала
– С данной картиной вы совершили шесть лет. Как вас саму поменяла эта продолжительная усердная работа?
– Меня это весьма поменяло, я в далеком прошлом это поняла. Причем случилось это без всякого насилия нужно мной, это было плавное изменение, а во-вторых, я счастлива, я считаю, что изменилась в лучшую сторону, не смотря на то, что, само собой разумеется, за это время мне было нужно очень многое испытать.
– Как вы вычисляете, из-за чего до сих пор фильмов о Цветаевой не делали?
– Она весьма сложная личность, весьма противоречивая, весьма тяжело загнать ее в какие-то рамки. Мне весьма нравится работа Павла Флоренского, которая именуется «Обратная возможность». В том месте он говорит, что любой творец, любой живописец неимеетвозможности претендовать на то, что он показывает безграничную картину мира, он неизменно обязан осознавать, что находится в рамках, в рамке картины, в хронометраже картины, но в этих рамок создатель может сводить число перспективных линий так, как сочтет нужным.
И мы осознавали, что не можем необъятную Марину Ивановну в рамках одного фильма объять, исходя из этого приходилось выбирать какие-то линии, какие-то эпизоды ее биографии.
Кадр из фильма Зеркала
– Вы так как сами продюсировали картину? Ее можно считать полноценной свободной работой?
– Да, солидную часть бюджета вправду в картину принесла я. Лента во многом свободная, да, по причине того, что за те деньги, каковые мне дал канал, «Российская Федерация 1» попросила сделать для них телевизионную версию.
– А вам не хотелось сделать сериал? Это так как и громадная аудитория, и больший хронометраж
– Мы вправду думали о том, дабы сделать мини-сериал, у нас вправду большое количество материала осталось, что не вошел в картину, уже отснятого. Другими словами четыре серии нормально возможно было сделать, но канал отказался, во-первых. А во-вторых, я и сама осознавала, еще в то время, когда трудилась над первым сценарием, что все, что я желаю положить в данный фильм, все, что желаю продемонстрировать, – это через чур горькое лекарство, запрещено его растягивать на долгое время.
Снимать легкомысленную картину о поэтессе мне не хотелось, она должна быть точной. А вдруг история делается точной, то она делается ужасной, и вряд ли зрители захотят это наблюдать как сериал по телевидению. Это предполагает иную форму восприятия, предполагает некое единение в кинозале.
Кадр из фильма Зеркала
– На что в собственной работе вы больше опирались, на автобиографические записки Марины Ивановны либо какие-то воспоминания о ней ее окружения?
– Я именно пробовала создать некоторый синтетический образ, сотканный автобиографическими ощущениями, тем, как она сама себя принимала, как она сама понимала свои поступки, из-за чего она так думала, из-за чего так сказала, и наряду с этим попытаться продемонстрировать таковой, какой ее видели люди. По причине того, что довольно часто это были диаметрально трактовки и противоположные образы, что думала она и как это принимали окружающие. Для меня это было крайне важно, попытаться пройти по некой тропе между По лезвию бритвы
– Фильм выглядит пара мрачным для картины о поэтессе, в лирике которой большое количество броских образов. Вам не думается, что вы излишне сгустили краски?
– Нет, мне не думается. Мне по большому счету думается, что фильм весьма оптимистичный, с хорошим финишем, по причине того, что самое основное, что должно было произойти, произошло – спасен ее архив, фактически, то, для чего она жила, спасены ее стихи, каковые дошли до нас. Я совсем не считаю его мрачным, легко фильм выстроен по принципу греческой катастрофе, это не драма, это катастрофа. В ее центре нелегкая судьба всего поколения Серебряного века.
Это так как не только личная катастрофа, это катастрофа всей семьи. И целый данный кошмар, что нагнетается в ее жизни, в ее судьбе, он совсем четко обозначен. У нас любая новелла, фильм складывается из трех частей, имеет собственную тональность, собственный девиз, собственный наименование. Первая – это саламандра, которая свидетельствует борьбу со страстями, во второй это химера, которая свидетельствует предательство, в третьей – Феникс.
Сама Цветаева сказала: «Я птица Феникс, я лишь в огне горю». Это, действительно, пара противоречит с тем, что происходило, по причине того, что она сейчас прекратила писать. Цветаева сказала, что она пишет от избытка эмоций. А какие конкретно эмоции ее тогда окружали?
Ужас, кошмар, боль Какие конкретно стихи смогут появиться от таких эмоций? Помимо этого, она сказала: «Я опасаюсь собственных стихов, стихи сбываются» Непременно, у нее были весьма броские, яркие, красивые, чувственные стихи, но это относится скорее к нашей пражский новелле, в то время, когда она жила любовью к Радзевичу.
Меня многие упрекают в том, что это через чур долгая новелла, но это связанно как раз с тем, что Марина Ивановна весьма обожала данный период, она тогда была радостна, и я больше всех обожаю эту новеллу, мне тяжело было что-то из нее выбрасывать. Изначально фильм продолжался около 2 часов 50 мин., более 30 мин. я выбросила на монтаже, о чем, в неспециализированном-то, частично жалею, а телевизионную версию мне и вовсе было нужно уложить в 100 мин.. Я весьма рассчитываю, что ее не будут показывать, по причине того, что полная версия разумеется лучше.
Кадр из фильма Зеркала
– Мне показалось, что поэзии мало звучит в фильме.
– В фильме шесть стихотворений звучит. Как мы знаем, просматривать стихи в кино – дело неблагодарное. Помимо этого, нас это привязывает к русскоязычному зрителю, по причине того, что адекватно перевести стихи на зарубежный язык сложно, в особенности субтитрами. В моем представлении это верно, по причине того, что не должно быть посредников между стихами и читателем. Человек, взглянув картину, может прийти к себе, забрать стихи и почитать, это его интимная, личная, внутренняя работа.
Исходя из этого изначально в сценарии было всего три стихотворения, они были с математической точностью распределены по фильму. Это стих, что просматривает Лилия Эфрон, просматривает как неприятель, в неспециализированном-то, позже стих, которое Марина Ивановна просматривает перед эмигрантами, и это бойкот, это противодействие, и последний стих также просматривает Эфрон, но уже как приятель, как человек, которого втором сделала поэзия. Лилия и Мур, сын Цветаевой, сохранили смысл жизни Марины Ивановны, ее архив Таковой был начальный план, но мне также хотелось больше стихов, у нас были кое-какие споры со сценаристами, в следствии я добавила стих, которое просматривает Аля, оно также математически укладывалось на финал новеллы, и показались стихи на крыше, прочтённые со слезами на глазах, я просто не могла убрать их из картины, мне показалось, что это крайне важно.
Кадр из фильма Зеркала
– У вас Марина Цветаева продемонстрирована через призму взаимоотношений со собственными мужчинами. Данный метод осознать даму верен для любой из них либо это частный случай, годный лишь для Марины Ивановны?
– В действительности это не совсем правильно. Я показываю Марину Ивановну через взаимоотношения со всеми окружающими ее людьми, потому и именуется картина «Зеркала». Тут не только ее мужчины, это и дочь, и сын, и эмигрантское окружение, и советские писатели. Это не совсем верная трактовка, но для Марины Ивановны, и это замечательно осознавал Сергей Эфрон, состояние влюбленности, эмоциональное возбуждение было нужно, дабы писать.
Мужчины вправду были ей нужны, но из этого появились очень способные строчки, каковые, я надеюсь, еще многие и многие поколения людей будут просматривать, обожать, и они будут им приносить какое-то облегчение, надежду, все что угодно.
– Ваш фильм прокатился по многим фестивалям, но до широкого зрителя добрался лишь на данный момент. Из-за чего он выпускается с таковой опаской, поскольку критики его оценили достаточно высоко?
– Фильм весьма нравится зрителям, я проехала большое количество фестивалей, мы были в Лондоне и Женеве, Гатчине и Петрозаводске, на «Столичной премьере», и я говорила со зрителями. Неизменно зрители мне признательны за эту работу. А вот критики Они относятся с опаской. Возможно, по причине того, что фильм – второй Мне говорят: «У вас такая красивая Виктория Исакова и такие бледные окружающие ее люди».
Но это сознательно сделано, Цветаева должна была быть камертоном, она должна быть полностью правильной и полностью искренней и честной, тогда как окружающие – это простые люди, они не гении. Лишь так возможно было ее выделить из толпы: она – гений, а ее родные – простые люди. Они одарены литературно, но на порядок от Цветаевой отличаются.
Это существование в различных совокупностях координат Марины окружающих и Ивановны было сделано сознательно, да и то, что кто-то, пускай не все, это осознаёт, я считаю, это мое достижение, моя заслуга.
