Жалко, моя героиня не смешная
Незадолго до выхода фильма Алексея Балабанова «Морфий» (2008) Ингеборга Дапкунайте поведала о морфии, о любви, о фильме и о собственной бабушке.
Ингеборга Дапкунайте
— В фильме имеется такая сцена – героиня и главный герой в кровати и вы произносите фразу: «Хорошее лекарство морфий…
— (Дапкунайте смеётся). Я видела эту сцену!
— … лишь мне думается, что мы от него погибнем». Так, думается?
— «Лишь мне думается, Миша, мы от него погибнем».
— Похоже, что слово морфий тут возможно заменить практически любым: «Хорошая вещь любовь…» либо «Хорошая вещь жизнь…. Лишь мы от нее погибнем»? Чем угодно, что для человека принципиально важно?
— Я бы назвала это британским словом… не знаю как перевести – addiction.
— Зависимость?
— Зависимость… Не только зависимость, но ты не можешь без этого. Заберите любовь… Ну прекрасно, морфий, мы тут наподобие понимаем как он укололся, но любовь – откуда она приходит, куда уйдет? И в то время, когда?
Неясно, что будет через 60 секунд, кого ты встретишь либо кто уйдет из твоей жизни. Так же и работа, если ты вовлечешься во что-то, что для тебя… как морфий.
— Что будет принципиально важно для зрителя в картине?
— Я надеюсь, что очень многое. Для меня это любовь, которая рождается из восторга, из воодушевления. Моя героиня видит этого весьма гениального человека, что отдает себя всецело спасению людей. Он гений, как говорит Балабанов, он делает то, что неимеетвозможности никто. И вот данный ее путь глубокого чувства и восторга, и решения вместе с ним пройти и познать то, что знает он, а в это случае это морфий, и полное ее самопожертвование… Для меня данный фильм не про что-то, это путь, путь моей героини.
Фильм, конечно же, о многом. Но я лично принимаю его через собственную героиню.
— А что принципиально важно в кино для вас?
— Для меня неизменно крайне важно, в случае если в истории мне дается обстоятельство. на данный момент растолкую, что это такое. Приезжает юный врач, в захолустье, он ехал весьма долго, устал, тут его встречают, он ложится дремать – и в эту же ночь к нему бегут и говорят: «Господи, у нас умирает человек, выручайте, выручайте этого человека!».
Дифтерия. Он бежит выручать этого человека, делает ему неестественное дыхание, это его первый больной. И он умирает, данный больной.
Врач в расстройстве, конечно – лишь приехал, первый больной, скончался, и я ему делаю вакцинацию против дифтерии. Ночью у него случается аллергическая реакция от данной вакцинации – он просыпается и ему не хорошо, он не знает, что с ним творится. И он говорит: дайте мне что-нибудь, что-нибудь, ну, что-нибудь – вот, давайте морфий.
И это первый укол.
Балабанов дает причинность, цепь событий – одно событие влечет за собой второе. Выручал человека, делал ему неестественное дыхание, взял вакцину, стало не хорошо, ему дали морфий – и он на него садится. Вот как он на него садится! Не просто так делает первый укол.
А дальше идет вся история.
Ингеборга Дапкунайте
— О вашей героине. Вот человек взглянул фильм, возвратился к себе, занимается собственными делами, что-то вспоминает. И вспоминает вашу Анну Николаевну, ее … как это именуется у медсестер, косынка?
— Понимаете, как я его именовала на съемках? Кокошник! «Дайте мой кокошник!». Весьма обожаю сниматься в кокошнике.
Понимаете из-за чего? По причине того, что волосы не нужно делать! Скоро – раз и надел. Я кроме того изобрела как его скоро надевать.
Сделала две дырочки, прикрутила резиночку – раз и отправилась!
— Вот зритель отыскал в памяти кокошник данный, вас и он ощущает – что? Нежность, либо грусть, либо раздражение, ужас?
— Я бы весьма желала, дабы это было многогранное чувство. Вот смотрите, я заберу полностью оппозиционный темперамент – Громадной Лебовски. Нам он и нравится, он и смешной, и таковой, и сякой… Жалко моя героиня не забавная, но что сделаешь – не то кино. (Смеется).
— Как-то намерено подготовились к съемкам?
— Мы наблюдали большое количество фотографий. Надя, живописец по костюмам, супруга Балабанова, прекрасный живописец, надеюсь, что визуальная часть картины не пройдет незамеченной. Само собой разумеется, хотелось передать запах эры.
Труд, что положили гримёры и костюмеры немыслим. В случае если взглянуть, то любой костюм – это тяжесть, фактуры, слои. Я восхищена этими людьми.
И само собой разумеется я думала о собственной бабушке. Моей бабушке 103 года.
— Говорила она что-то?
— Я думала не о том. Если она села за стол, она сидит так (выпрямляется). Она постоянно пьёт чай из чашки с блюдцем – я не выпиваю уже так, я выпиваю дома из кружки. Она появилась в 1905 году, чуть моложе моей героини.
Она по-второму двигалась, по причине того, что вторая одежда. Имеется отличие в ритме судьбы – она более медленная, но больше бегать нужно. Они угощают друг друга По другому, вторая жизнь, печки топили.
— Если доверять что мастерство меняет зрителя, должно, по крайней мере, то меняет ли оно тех, кто его делает? Данный фильм – вас, скажем?
— Я бы заявила, что кино задает вопросы, а не меняет жизнь. Скажем, по окончании «Груза 200» (2007) я довольно много думала. Но то, что я играюсь – я не «вживаюсь», я живу данный период судьбы, живу в то время, в то время, когда я снимаюсь. Это целый мир, в котором я существую эти месяцы собственной жизни. В то время, когда выходит фильм – это уже прошло. Кто-то весьма правильно сообщил: «Занимательна охота, а не добыча».
Но данный фильм весьма ожидаю.
Ингеборга Дапкунайте
— Из-за чего?
— Не могу растолковать. Это как любовь (смеется). Неясно из-за чего. Но с Лешей мы трудимся уже второй раз.
— А вы показывали фильмы Балабанова приятелям в Лондоне либо Париже? Его кино переводимо?
— Могу вам сообщить. Поведаю одну историю. Я в Париже со своим другом, вижусь на его презентации.
Имеется известнейший сценарист, литератор, драматург Кристофер Хэмптон. Вот мы знакомимся с ним и он говорит: «Что вы на данный момент делаете?». Я говорю: «Я снимаюсь… вы, возможно, не понимаете, но имеется таковой русский режиссер Алексей Балабанов». Он говорит: «Про людей и уродов» мой любимейший фильм.
Я чуть не упала!
Вот вам ответ на ваш вопрос.
