12
О пользе сомнений
В пятницу в конкурсе Венецианского фестиваля пройдет фильм-спор Никиты Михалкова «12» (2007), где использован сюжет «12 рассерженных мужчин» /12 Angry Men/ (1997) Сидни Люмета, но воздействие перенесено в современную Россию. У храбрецов картины нет имен, но имеется позиции и характеры. Роль 3-го присяжного дана Сергею Гармашу.
Мы говорим с актером незадолго до венецианской премьеры.
— Михалков сказал, что вычисляет фильм ответственным для России. В чем, по-вашему, его актуальность?
— Хотя бы в том, что совокупность суда присяжных у нас не получила. В фильме же – наглядный пример того, как она может трудиться и воспитывать навыки гражданского поведения.
— Но для этого, кроме того по фильму судя, необходимо, дабы среди двенадцати присяжных нашелся хотя бы один неравнодушный.
— Мне с глубоко советских времен нравилось, в то время, когда кино преподаёт зрителям моральные уроки. Люди на данный момент меньше просматривают – а ведь у нас была весьма просматривающая страна! Провалились сквозь землю пионерия и комсомол. Я о них не жалею, но университеты, талантливые с младшего возраста воспитывать чувство гражданской ответственности, – нужны.
Я многому обучился как раз в кино. Начиная с элементарного: что такое прекрасно и что такое не хорошо. И мне думается ответственным, что фильм «12» взывает к нашей гражданской совести.
— Из всех персонажей фильма ваш особенно нетерпим и агрессивен. Вы довольно часто сталкивались с этими людьми в жизни?
— Людей с шовинистическими взорами у нас полно – тех, кто всю вину за неудачи в собственной жизни готовы переложить то на кавказцев, то на уроженцев Азии… А прототипа не было: конкретного человека – это не моя кухня. Мне хочется храбреца как бы примерить на себя, максимально его «присвоить». Меньше, следую актерской школе, в которой вырос, а ее принцип: «я в предлагаемых событиях».
Кадр из фильма
— Картина является микромодельюобщества – какое место в ней режиссер отводил вашему храбрецу?
— В то время, когда мы в «Современнике» ставили «Бесов», Анджей Вайда поведал о собственном понимании романа: какой бес в ком сидит. Трудясь над фильмом «12», мы бесов не распределяли: данный храбрец, дескать, бесхарактерный, а тот – не добрый. Вот и мой персонаж – человек со своей правдой. Не озлобленный – легко через чур эмоциональный. Но в том и беда отечественная, что многие исповедуют откровенную неправду и за нее бьются.
Ну не решим мы отечественные неприятности тем, что выгоним всех гастарбайтеров! Либо все отберем у богатых и раздадим бедным – мы такое уже проходили. Но не все это знают. Мой храбрец способен пересмотреть собственные взоры и отказаться от предубеждений – вот что принципиально важно. Данный процесс критического осмысления того, что думается очевидным, – основное в картине. Она о том, что время от времени нужно остановиться и важнее подойти к собственному выбору.
И тогда итог может оказаться совсем противоположным. Это еще и фильм об умении слышать друг друга. Вот в Думе люди доходят до рукоприкладства – по причине того, что слушать не могут.
А если бы умели, просидели бы ночку – смотришь, утром страна ахнет: как здорово, что у нас такая умная Дума!
— В финальном монологе храбреца, которого играется Михалков, выражен современный парадокс: добро может оказаться злом – по причине того, что мы живем в перевернутом мире взбесившегося бизнеса. Вы разделяете данный пессимизм?
— Это не пессимизм, это констатация. Заберите любое произведение Гоголя – и станет ясно, что за двести лет ничего не изменилось. Как сидели люди не на собственных местах, так и сидят. Отечественная вечная неприятность в том, что человек, которому необходимо трудиться на асфальтоукладчике, заседает в Госдуме. Мы на данный момент в хаотическом состоянии, и об этом нельзя не сказать.
Как нельзя не верить, что свет в конце туннеля все-таки покажется.
Застольный период
— «12» – тот редкий фильм, где все актеры были на съемочной площадке от первого до последнего кадра. Вам понравился таковой способ работы?
— В большинстве случаев снимают в том порядке, в каком эргономичнее и дешевле: сейчас эпизод из финиша, на следующий день – из начала. А тут – все без исключение, ни на ход не забегая вперед. Впредь до того, что в случае если кто-то уезжал на спектакль, мы прерывали съемки и ожидали.
У меня таковой опыт был в первый раз.
— Появляется второй драйв?
— Непременно. Да и процесс освоения образа второй.
— Большое количество импровизации?
— Один из правил Никиты Михалкова: импровизация должна быть подготовлена. Твоим подходом к материалу, ощущением стилистики картины. Но само собой разумеется, были куски совсем спонтанные.
Кадр из фильма
— Со времен «Пяти вечеров» (1978) стало ясно, что Михалков может создать на площадке особенную воздух. Фильм «12» снимался в сходных условиях – ощущалась эта аура?
— Сильно. У меня ни при каких обстоятельствах не было в кино для того чтобы долгого репетиционного периода. Мы репетировали практически десять смен: читки текста, разбор сцен, настоящий застольный период, как в театре. Обсуждали, что и из-за чего происходит в каждом эпизоде, кто в нем основной, какие конкретно в нем выговоры. Проработали сценарий пара раз от начала до конца – и это был потрясающий опыт: мы занимались сотворчеством!
Репетировали до двух ночи – Михалков заразил нас азартом.
— Как вы на съемочной площадке приняли появление тринадцатого персонажа – залетевшего в зал воробья? Он так как играется не просто большую, но и знаковую роль…
— Я этого воробушка принимаю как находку – правильную и человечную. Это замечательно придуманная подробность, которая дополняет и оттеняет все происходящее.
— Воробей уж совершенно верно импровизировал. Он не ставил актеров в тяжёлое положение?
— Были, само собой разумеется, моменты, в то время, когда он летал не в том месте, где его просили. Но это было превосходное, выражаясь актерским сленгом, приспособление, которое оказывает помощь артисту.
Оглохшее поколение
— В вашей биографии имеется персонаж, что мне думается предтечей вашего нового храбреца, – Иван Бесприютный в так и не вышедшем на экран фильме Юрия Кары «Мастер и Маргарита».
— Я эту картину видел спустя девять лет по окончании ее съемок. И было безрадостно: она технологически устарела. Первые годы я ожидал ее выхода, позже успокоился.
Имеется авторы, не поддающиеся экранизации: Гоголь, Булгаков… Кроме ситуаций и слов, в их книгах имеется что-то большее, неуловимое. Запахи, звуки, оттенки, поэтика авторского текста… В случае если «Чёрные аллеи» Бунина воплотить на экране, «темнота» эта провалится сквозь землю, а с ней уйдет вся прелесть. В картине Кары весьма хорошие актерские работы и большое количество не сильный моментов, каковые в сравнении с романом проигрывают кроме того по смыслу.
Ее возможно продемонстрировать на семинаре, но производить как премьеру – уже бессмысленно.
— Это действительно, что актером вы стали случайно?
— На ступенях театрального училища я был случайно. А вдруг выстроить цепочку фактов, то окажется, что я к этому шел. В пятом классе взглянул «Безвинно виноватые» (1945) с Тарасовой и Дружниковым – и рыдал всю ночь.
— Вы желаете заявить, что в юные годы вашей любимой картиной были «Безвинно виноватые»?
— Моими любимыми картинами были «Неуловимые мстители» (1966), «Помогали два товарища» (1968), «Весна на Заречной улице» (1956), «Подранки» (1977). Американские: «Вестсайдская история» /West Side Story/ (1961), «Золото Маккенны» /Mackenna’s Gold/ (1969), «Прекрасная семерка» /Magnificent Seven, The/ (1960)… А «Безвинно виноватые» я отыскал в памяти, по причине того, что в первый раз был так удивлен монологом Дружникова: «Выпьем за матерей, каковые бросают собственных детей!». Но идея стать артистом не появилась.
Рано обучился играть на гитаре – но не думал стать музыкантом. Бегал в цирк – желал кормить животных, но не захотел стать циркачом. А стал я артистом благодаря маминой интуиции.
Это она отнесла мои документы в театральное училище.
— Вас довольно часто кличут на роли агрессивные – это в вашем характере?
— Нет, я не враждебный. Могу быть твёрдым, взрывным, но в целом я хороший. У меня нет неприятелей и большое количество друзей.
Но я так как игрался не только агрессивных – у меня в кино более девяноста различных ролей.
— Вы стали озвучивать анимационные фильмы…
— Намедни озвучивал картину о полете отечественных собачек Стрелки и Белки в космос.
— Вы в том месте кто?
— Я – начальник экспедиции пес Казбек. Вот прекратят меня снимать – буду озвучивать мультфильмы.
— Из-за чего это вас прекратят снимать?!
— Меня интересуют картины философские, хочется играться классику – не пологаю, что такое кино будет пользуется спросом. В новом поколении большое количество умных образованных людей, но большая часть – с плеером в ушах и бутылкой пива в руке. Это отечественные будущие зрители.
Они уже не желают ни просматривать, ни думать. Их захлестывает обилие соблазнов, и чем-то дельным заполнить собственный внутренний мир им недосуг. Но к тридцати годам они окажутся на пороге великой интеллектуальной и моральной депрессии.
И какое им пригодится кино – громадной вопрос.
