Бен фельдман: «мне приходилось постоянно биться в истерике»
На первый взор, Бен Фельдман может показаться спокойным и замкнутым. Сначала все его жесты и плавные движения ничего наподобие бы не предрекают. Но, когда он садится в кресло наоборот, он скоро закидывает ногу на ногу, обширно радуется и начинает сказать с таковой скоростью, что ты кроме того не успеваешь осознать, что происходит.
Ему удается расположить к себе в первые же 60 секунд общения. Он думается таким мужественным, но в то же время весьма хрупким и эмоциональным. Он готов сказать, готов слушать.
Такое чувство, что у него в голове поток информации, которой необходимо безотлагательно с кем-то поделиться, по причине того, что она жутко занимательная и ее обязан знать всю землю тут и на данный момент.
На встречу Бен пришел в джинсах, свободной рубахе, надетой на майку громадного размера. Он произвел чувство живописца, которого полностью не тревожат земные неприятности и бытовые вещи. Ему беспрерывно обсуждать и заниматься тем, что его тревожит. Во время отечественного беседы он то и дело стучал пальцами по столу, словно бы бы играясь на барабанах.
Это, по его словам, помогало ему сконцентрироваться на одной мысли.
С Беном Фельдманом КиноПоиск встретился в Париже, дабы поболтать о его новой картине «Париж: Город мертвых». Главным местом действия фильма стали парижские катакомбы, сеть подземных туннелей неспециализированной протяженностью 300 километров. С конца XVIII века в подземелье покоятся останки практически шести миллионов человек.
В фильме Бен играется Джорджа — чудаковатого приятеля основной героини, что, не обращая внимания на клаустрофобию, спускается в катакомбы и делается частью отважной команды.
— Бен, поведайте, удалось ли вам заметить Париж во время съемочного периода?
— Прошлым летом? О да, это было одним из самых лучших качеств производства этого фильма — в течении двух месяцев притворяться, что Париж — мой дом. Париж меня больше не пугает.
Я все время сейчас знаю, куда направляюсь, я знаю эти улицы. Я ощущаю себя тут скорее чьим-то родственником, чем посторонним.
— По окончании завершения съемок в сериале «Безумцы» у вас наконец показалось время на новые проекты. Чем вы решили заняться?
— Я на данный момент уже не могу отыскать в памяти, в случае если честно, в то время, когда я снимался в последнем сезоне «Безумцев», до либо по окончании съемок в фильме «Париж: Город мертвых». Я тогда игрался еще в одном новом телешоу, так что я рад, что время сыграло в мою пользу. Я смог сосредоточиться сходу на трех проектах.
Новый сериал будет именоваться «От „А“ до „Я“», производством шоу занимается американская компания NBC. Это будет романтическая комедия, полная противоположность фильму «Париж: Город мертвых». (Смеется.)
— Съемки фильма «Париж: Город мертвых», как я слышала, были достаточно напряженными.
— О да. Понимаете, съемки в этом фильме нельзя сравнить ни с чем. В том месте я два месяца провел в замкнутом пространстве. Мне приходилось всегда орать, биться в истерике.
Да уж, данный опыт сильно отличался от всего, чем я занимался ранее. Съемки, к примеру, в «Безумцах» кроме того в самые тяжелые и самые нервные времена отечественных храбрецов были намного спокойнее, чем съемки в «Париже». «
Париж меня больше не пугает»
— Вам было страшно?
— Нет, меня по большому счету напугать весьма сложно, по причине того, что я не верю в сверхъестественное. Я больше опасаюсь жизненных обстановок. К примеру, в катакомбах весьма легко потеряться.
Окончательно. Это же лабиринт. У меня, к счастью, нет клаустрофобии, как у моего храбреца. В случае если бы была, для меня это было бы жутко.
А так я по большому счету ничего не опасаюсь, исходя из этого в большинстве случаев не обожаю фильмы кошмаров. Мне их скучно наблюдать. Но «Париж: Город мертвых» всецело поменял мое представление об этом жанре. Я могу с чистой совестью заявить, что мне понравился данный фильм, не смотря на то, что он и ужастик.
И я кроме того порекомендую его приятелям.
— Остается ли у вас еще чувство страха при просмотре?
— О нет. Послушайте, в случае если другие актеры фильма заявят вам, что им было страшно наблюдать собственный личный фильм, сообщите им, что это смешно. Перди, вероятнее, вам это и сообщит, но вы ей так и ответьте: «Вздор».
По причине того, что наблюдать личный фильм — это то же самое, что просматривать фотоальбом с прошлого лета. Опасаться при просмотре «Парижа» — это то же самое, что листать собственный школьный издание с воспоминаниями и кричать во целый голос. Вот другие зрители будут опасаться, это я гарантирую.
Я уже видел реакцию фокус-групп на просмотре, и это что-то. Все зрители сидят с закрытыми глазами. Моя супруга, к примеру, по большому счету, думаю, не будет наблюдать.
А вдруг и для меня согласится, то будет отворачиваться каждую секунду.
— В фильме «Париж: Город мертвых» отсутствует структура привычных нам хорроров. Это скорее напоминает охоту за сокровищами с элементами кошмаров.
— Да, вы на 100 % правы. Как раз по данной причине я и захотел стать частью проекта. В отечественном фильме сошлись Дэн Браун и Индиана Джонс.
Это не то, что происходит в простых ужастиках, где персонажей помещают в простой дом, и они все время восклицают: «О Боже мой! Что это за звук?» — а позже бегут. И так до начала титров. Отечественный фильм умный. В нем имеется история. Я очень многое определил благодаря нему. И такое будет с каждым зрителем. Любой, кто взглянет фильм, вынесет для себя что-то новое об истории Парижа, алхимии, философском камне, разных ученых и докторах наук.
Все, о чем мы говорим в фильме, и все, что мы видим, существует либо существовало на самом деле. По окончании просмотра вы имеете возможность возвратиться к себе, залезть в «Википедию» и определить большое количество дополнительной информации об замеченном, а кроме этого удостовериться в том, что отечественный фильм — путеводитель по истории. В нем сочетаются и народные предания, и исторические факты.
— Какая в вас самая любимая линии, которая оказывает помощь вам впитать в себя целый опыт судьбы актера?
— Любопытство — мое второе я. Я постоянно использую любую возможность, дабы определить что-то новое. Вот сравнительно не так давно мы снимали в Атланте. Я был в том месте в первоначальный раз, и мне хотелось все взглянуть, везде сходить. А понимаете, как в большинстве случаев актеры себя ведут? Они запираются в собственных помещениях в отелях либо идут в спортзал. А я позже всех обзваниваю и кричу в трубку: «Я проверил, в городе открылся новый ресторан. Столик уже забронирован.
Все наряжайтесь! Скоро!» Либо: «О Боже мой! Эта выставка закроется через пара дней. Мы должны успеть.
Все на выход безотлагательно!» Путешествия — один из лучших бонусов в актерской карьере.
— Поведайте, прошу вас, про условия съемок фильма «Париж: Город мертвых».
— В катакомбах не было полностью ничего. В том месте не было ни уборных, ни совокупности отопления, ни кондиционеров. Но это и прекрасно. В Америке актерам устраивают райскую судьбу на площадке. Они совсем ни в чем не нуждаются, исходя из этого здорово было попасть в параллельную вселенную, где необходимо было спускаться в катакомбы, мерзнуть, все время бросать себе вызов, пачкаться в крови.
По окончании съемок в «Париже» я почувствовал гордость и был счастлив тому, что честно отработал собственный имя в титрах.
— Вы так как снимали в различных частях катакомб, проходы в каковые сохраняються в тайне страной, да?
— Да, в Париже существует один официальный вход в подземелье, через что пропускают туристов. В том месте все охраняется специалистами по катакомбам, каковые шепетильно смотрят за тем, дабы никто не потерялся. В том месте перекрыто всего два километра специально для визитёров.
Но в Париже существует еще очень много других проходов в том направлении, каковые нереально всегда контролировать и скрывать, не смотря на то, что государство и пробует. Люди всегда спускаются вниз, дабы организовать тайную встречу группы либо просмотр фильма (что мне думается суперкрутым). Еще они довольно часто приходят в том направлении, дабы нарисовать граффити на древних стенках.
А в официальной туристической части мы снимали около двух дней.
— Поведайте, прошу вас, подробнее о локациях, использованных в фильме. В том месте так как были не лишь катакомбы, но еще и пещера, и церковь.
— Ежедневно мы снимали в различных частях подземелья. К счастью, с нами был Джосс, специалист по катакомбам, что показывал нам путь. Время от времени мы снимали неподалеку от выхода, но время от времени нам приходилось достаточно продолжительно идти, дабы выбраться оттуда.
Один из фрагментов нам было нужно доснять в пещере, расположенной в лесу. В лесу было жарко. Мы мгновенно потели, но стоило нам зайти в саму пещеру, в том месте было так холодно, что без лыжного костюма и термобелья не было возможности обойтись. В церкви мы снимали мою любимую сцену, поскольку как раз ее я и зачитывал на кастинге. Локация была потрясающая, но я, хоть убейте, не помню, где она. Задали вопрос бы вы меня месяцев восемь назад, я бы вам в подробностях о ней поведал.
А на данный момент все, память стерта. Понимаете, что было смешно? Отечественный основной вход в катакомбы был расположен на минус первом этаже действующего военного госпиталя.
И любой раз, в то время, когда мы шли через военного госпиталь, дабы спуститься в том направлении, к нам в кошмаре подбегали доктора, по причине того, что все мы были в крови, отечественная одежда была порвана. Смотрелись мы, словом, плохо. В том месте было полно больных, но по виду мы были теми, кто нуждался в помощи больше всего. (Смеется.)
— Что вам не нравится в классических фильмах кошмаров?
— В то время, когда я наблюдаю ужастик, все, что я вижу, так это трясущуюся кричащую женщину и камеру. Это скучно. В случае если что-то за этим стоит увлекательное, тогда хорошо, здорово.
Либо, к примеру, в случае если я ощущаю себя частью персонажей, но, в большинстве случаев, этого не случается. Мне все равно. Я не ощущаю, что вижу на экране настоящего человека.
Я вижу всего лишь архетип. Вот это вот забавный толстый юноша, а вот в том месте вот сексуальная блондинка. Так что мне скучно. А в случае с отечественным фильмом мне думается, что зритель начинает волноваться за группу людей, появлявшуюся в опасности.
Режиссеры медлено вводят нас в эту новую ужасную среду, в то время, когда зритель уже успел к нам привыкнуть.
— А режиссеры фильма давали вам домашнюю работу в виде вторых фильмов, на каковые возможно ссылаться?
— Да, но это были в главном книги. Не было таких фильмов, каковые возможно было взглянуть для подготовки к съемкам в отечественной картине. А книг на данный момент всех и не упомнить.
— Бен, как вам думается, съемки в Европе и Америке резко отличаются?
— Да, съемочные процессы совсем различные. Тут, в Европе, с тобой не обращаются как с ребенком. В Америке за тобой всегда ходят, тебя кормят, следят, все ли с тобой прекрасно. А тут помощник режиссера говорит: «Мы начинаем во столько-то. Тебе необходимо тут быть, двигайся стремительнее». Как бы это ни звучало, на деле никто с тобой грубо не обращается, легко люди будут в рабочем состоянии, неизменно на страже.
В таковой атмосфере ты ощущаешь себя частью процесса, а не легко королевским ребенком в памперсах. Так я в большинстве случаев ощущаю себя в Штатах. В Европе рабочие часы меньше, но, не обращая внимания на это, ты приходишь к себе и падаешь на кровать без сил. Я уставал, в то время, когда весь день бегал в узких проходах, кричал, плакал, ежился от холода.
Все это эмоционально весьма не легко, в особенности в то время, когда целый сутки люди перед тобой изображают собственную смерть.
— Не легко, возможно, расставаться с группой людей, которая за пара месяцев на площадке стала тебе родной.
— Плохо не легко. Я буду весьма по всем скучать. Мы разъехались по различным местам по окончании съемок, и лишь затем я осознал, что между нами океан. Но такова действительность, что уж сделаешь.
Актеры довольно часто сближаются на съемках, а позже вынуждены двигаться дальше. Когда-нибудь я к этому привыкну.
— Чем вы желаете запомниться в будущем как актер?
— Всеми теми тысячами «Оскаров», что я победил. (Смеется.) Шучу-шучу. В случае если помечтать, я бы не желал, дабы меня запомнили по какой-то одной роли. Не желаю, дабы люди говорили: «О, так он так как был тем юношей из…» Я обожаю различные роли, обожаю контрасты. Я ищу проекты, в которых желаю быть, а дальше молюсь, дабы меня забрали. И я рад работе в кино, на телевидении, в театре.
Благодаря любви к театру я давным-давно и отправился в школу искусств. В случае если бы вы меня задали вопрос лет десять назад, где бы я желал играться, я бы совсем определенно сообщил бы, что в кино. Но на данный момент телевидение усиливается , да и трудиться мне в том месте нравится.
С продюсерами сериалов устанавливается определенное доверие, благодаря чему появляется личная свобода.
— Как вы думаете, из-за чего телесериалы стали такими популярными? Из-за чего студии и инвесторы стали вкладываться в них с новой силой?
— Телесериалы воплощают то, чем раньше были романы. Людям нравится долгая форма повествования. Быть может, мы не читаем столько, сколько люди просматривали в XIX и XX столетиях, исходя из этого всем нужен новый формат. А вкладываться начали, по причине того, что на данный момент хорошие режиссеры, продюсеры, сценаристы переходят на телевидение, поскольку в том месте приятнее трудиться. В том месте больше доверия, в том месте все более определенно.
Успех того либо иного сериала более либо менее закреплен на определенное время. Им не необходимо впечатлять много людей. Им не необходимо получать того, дабы в первый уик-энд фильм собрал нереальное количество денег и людей.
Телевидение на данный момент так многогранно, что любой может сконцентрироваться на конкретной аудитории и трудиться лишь на нее. И актерам это больше нравится, по причине того, что мы можем общаться со зрителями напрямую.
Создатель Елизавета Чаленко
