Николай чиндяйкин: «свою баронессу я не завоевывал»
Канал НТВ продолжает показ третьего сезона популярного сериала «Час Волкова». Одну из основных ролей в ленте играется отечественный сегодняшний собеседник заслуженный артист РФ Николай Чиндяйкин.
— Николай Дмитриевич, вы уже сыграли в кино столько сыщиков, и снова роль детектива. Неужто вероятно сделать что-то новое в этом замысле? — Нет, но к этому нужно стремиться. Подлецов играться намного легче.
У подлеца множество масок, а у хорошего человека вместо личины лицо, с которым актеру приходится трудиться, выжимая из него самые различные чувства. Моего Кабакова отличают грамотное владение и чувство юмора рукопашным боем, за что я его уважаю. Моя воля, Сан Саныч увлекался бы поэзией, придумывал на досуге хокку. душевной утончённости и Сочетание мужественности — в этом имеется особенный 
шарм.
Кстати, им, на мой взор, владеет храбрец сериала НТВ «Час Волкова». В большинстве случаев я не очень-то смотрю за тем, где и в то время, когда идут мои картины. А вот в этом случае почему-то ожидал показа сериала на НТВ. А также, возможно, переживал. Возможно, по причине того, что за эти практически два года в работу положено довольно много труда.
Так что – смотрите!— А вас в юные годы, каким воспитывали — мужественным и душевно утонченным?— Мама родом из-под Бреста, до войны во второй половине 30-ых годов двадцатого века эта территория принадлежала Польше, а по окончании по пакту Молотова — Риббентропа отошла СССР. Мама не забывала, как германские воины братались с русскими, дарили друг другу часы, кричали: «Гитлер — Сталин, ура!» Я, в то время, когда был мелкий, ей не верил, плакал, стучал ногами: нет, для того чтобы не было, как это отечественные имели возможность обниматься с нацистами?! — Ваш папа прошел германский плен, после этого – советские лагеря.
Он когда-нибудь говорил вам правду о войне? — Эта тема в отечественной семье продолжительное время была закрыта. Девятого мая отец ни при каких обстоятельствах не выходил из дома, он был чужой на этом празднике судьбы. В то время, когда я подрос, у нас с ним состоялся важный разговор. «Уже второе время, — сообщил я ему, — ты обязан пойти в военкомат и взять документ: кто ты и в чем виновен». В его армейском билете значилось, что он был в плену и его высвободили во Франкфурте.
Я практически вынудил папу пойти и написать заявление, указав, где сражался, в каких армиях, как кликали начальников. Запрос послали в Москву, в Центральный армейский архив, и скоро оттуда пришел ответ. Отца позвали и вручили орден ВОВ, сейчас он уже считался ветераном.
Заявить, что отец был радостен, – значит, ничего не сообщить… Он прожил тяжелую жизнь, но не озлобился, напротив, сумел остаться сентиментально-оптимистичным человеком и сохранил веру. Я не забываю, как на Пасху в отечественном доме планировала вся родня, отец сидел во главе торжественного стола, наблюдал на нас и целый сиял: «Дети, какие конкретно мы радостные!» И это притом, что в трех километрах от нас была территория, где он сидел, и что все отечественное достаток — домик в три окна да огород с картошкой. Но в его восторженности не было ничего необычного, многие, как, к примеру, Солженицын, как раз в лагерях получили веру в Всевышнего и укрепились в ней. — Весьма интересно, какие конкретно игры обожал мальчик Чиндяйкин в юные годы?
— До 12 лет я рос в деревне, самой известной игрой тогда были «гагары», аналог казаков-разбойников — важная игра в разведчиков на весь день, на громадное пространство. Еще – города, пристеночек… Лучшей моей подругой была отечественная коза Муська. Ее в дом еще маленькой принесли, она у меня на глазах выросла, а позже стала громадной, с рогами и выменем. Она так ко мне привыкла, что как хвост за мной везде ходила. И в то время, когда ты идешь в войну играться либо в гагары, рядом с тобой бежит Муська: ме-э-э… Стыд!
Позор! Мальчики смеются! Ударить ее я не имел возможности, у нас же с ней дружба не разлей вода. в один раз на протяжении игры упал и сильно ударился головой о камень, утратил сознание. Мальчики все с перепугу разбежались, а коза осталась.
не забываю, пришел в себя, открываю глаза: нужно мной стоит Муся и лижет мне лицо. И без того стыдно стало за то, что гонял ее: «Уйди, не ходи за мной!» — а она была единственным втором, что не бросил меня в беде. И была еще забавная история. Как-то папа привез с рынка маленького поросеночка, я с данной хрюкалкой игрался как с куклой а также тайком от мамы протаскивал к себе в постель. Позже Васька подрос, его перевели в сарай, и дружба закончилась.
в один раз приходит мама к себе, а дверь открыта настежь, наблюдает, Васька пробует влезть на койку – отыскал в памяти собственный детство, что когда-то дремал на моей кровати. — В юные годы вы жили в бараке, молодость провели в общаге, и вот в то время, когда наконец обустроили быт и пришло признание, неожиданно уехали из Ростова в Омск. Из-за чего?
— Никто тогда не осознавал, из-за чего я с успешного юга, куда все люди стремятся, перебрался в лёт и холодную 15 Сибирь в том месте проработал. В случае если кратко, то с ранней молодости мою жизнь определяло серьёзное заболевание: в 17 лет у меня нашли нефрит. Я именно отучился первый курс в театральном училище и планировал ехать пионервожатым в Артек подзаработать денег.
Отправился сдавать анализы, в этот самый момент меня доктора захомутали: безотлагательно послали на обследование. «Да вы с ума сошли, какой нефрит?! Я замечательно себя ощущаю!» — возмущался я. Но они были правы. Я много лет прожил с этим диагнозом. Где лишь не лечился — и в Байрам-Али, и в Кисловодске. в один раз полгода отлежал в поликлинике — ничего не помогало. Везде говорили, что я обречен.
Мама с папой украдкой от меня ели селедку, в случае если я внезапно приходил, они начинали нервничать, все прятать, мне же не было возможности ни соленое, ни острое, ни жареное. Спиртное — также табу. Годам к 25 такая пресная судьба уже поперек горла стояла.
Я был в тягость своим приятелям, в компаниях не выпивал, не ел.
— А вылечились и запили? — Напротив, запил и вылечился! Сел в самолет и улетел в том направлении, где меня только бог ведает, где на меня не будут наблюдать как на жертву. И тридцать шесть лет назад прилетел в Омск к собственному другу Коле Калинину. Мы встретились, начались праздничные дни, компании, я тогда первый раз в жизни попытался водку. В случае если честно, то желал закончить собственную печальную историю: уж или жить, или умирать. Это был побег, я сбежал от заболевания.
Легко прекратил думать о ней, ни на учет не поднимался, ни диеты не выполнял. И случилось чудо. До сих пор доктора удивляются: для того чтобы быть неимеетвозможности! — Что вынудило вас в 35 лет перебраться в Москву? — Я в далеком прошлом грезил о режиссерском образовании, но считал, что на режиссуру поступают одни только гении, недооценивал себя.
И все топтал, топтал собственную дорожку актерскую, просматривал большое количество, занимался, а в то время, когда поступил в ГИТИС, то злился: какой же я все-таки идиот, еще 10 лет назад нужно было приехать в Москву обучаться! — Вы с далека книгу о собственной бывшей жене, актрисе Татьяне Ожеговой? — Я был инициатором той книги, а собирала ее Танина подруга Лида Пугачева. В том месте большое количество отечественной с Таней переписки, стихов, фрагментов из дневников, что-то и самой Лидой написано. С моей стороны это было необычное «обожаю» и «забудь обиду».
Мне казалось, что это мой долг перед ней, Таня была очень способной актрисой. Она погибла в 89-м году, и мне хотелось, дабы осталась память о ней… Не знаю, как я хороший писатель. Раньше ежедневно писал ежедневник, уже накопилось большое количество тетрадок. Сейчас необходимо время, дабы разобраться в собственных записях.
Супруга, она у меня женщина с извилинами, просматривала, говорит, это потрясающе, дескать, по большому счету не нужно ничего переделывать, так прямо и отдавать в типографию. — Супруга так как у вас голубых кровей. Как вам удалось завоевать баронессу?— Честно говоря, я ее не завоевывал. Она была студенткой, обучалась у меня, позже трудились совместно.
Я же хороший человек, конечно, я ей понравился.
— По слухам, у вашей жены Расы родословная с XIX века и в Прибалтике собственный замок? — Про родословную не лгут, а вот замка нет. У нас в том месте семь гектаров почвы и фамильный дом в Тилыцяе, ветхий сад, что еще Расин дед сажал. Супруга — немка по происхождению, ее ветвь идет от рижских немцев, так что для Литвы она чужая.
В то время, когда началась Вторая мировая война, все Расины родные выбрали СССР, ее папе тогда было 22 года, маме 19 лет. Мама попала в Казахстан, отец принимал участие в организации литовского батальона, освобождал Вильнюс, дослужился до полковника артиллерии, стал известным человеком, написал большое количество книг по истории, был директором вильнюсской университетской библиотеки… И все закончилось тем, что в старости его нарекли оккупантом.
На 60-летие Победы Раса водила отца в театр оперы и балета, где президент Адамкус принимал ветеранов. И вот пришли деды, и он сообщил им: «Вы, конечно же, оккупанты и захватчики, пособники коммунистов, но мы вас терпим. С праздником!» Позже оркестр сыграл реквием.
Вот таковой праздник им устроили. И старики в кошмаре стали оттуда медлено выползать…— О вас говорят – настоящий русский мужик. А в чем по-вашему мужество?— В случае если мужик не осознаёт языка огня, ветра, воды, неимеетвозможности наловить рыбы, разжечь костер, приготовить еду для собственных детей — грош ему цена.
Мой папа имел возможность разжечь костер кроме того под проливным дождем, и пламя полыхало до небес. не забываю, как-то возвращались мы с сестрой и отцом на лодке, в этот самый момент началась гроза, дикий ливневой дождь, мама дома с ума сходила, опасаясь, что мы на реке продрогнем, простынем, и глазам своим не поверила, встретившись с нами в сухой одежде. А все вследствие того что с нами был отец.
На протяжении дождя купались, игрались, а отечественные шмотки сушились над костром. Это не подвиг, не героизм, легко настоящий мужик обязан мочь все.
