Первый после бога
Первый по окончании всевышнего (2005)
война / драма / исторический
Режиссер: Василий ЧигинскийВ ролях: Дмитрий Орлов, Владимир Гостюхин, Юрий Степанов, Виктор Сухоруков, Нина Русланова
На горизонте национальных блокбастеров показалась живая действительность. До тех пор пока что, само собой разумеется, полуживая, но к кинематографу «Первый по окончании всевышнего» (2005) относится больше, чем «турецкие гамбиты» (2004) и «статские советники» (2005). По окончании него нет ощущения, как по окончании них, закрытого ночного больничного морга.
Имеется желание безотлагательно в реанимацию, и, даст всевышний, больной не так долго осталось ждать поправится.
Кадр из фильма
Фильм отличает живое жёсткое настроение, приближающее его к достославной ленинградской школе армейского кино («Торпедоносцы» (1983), «Порох» (1985)). Притом сначала заявлен приличный бюджет (3,5 млн. долларов) – это видно уже на титрах по твёрдому монтажу над морем-под водой и потом по морским сценам. По техническому и режиссерскому качеству видеоматериал был очевидно перспективный, что вовсе не ожидалось от Василия Чигинского по окончании убитых «Зеркальных войн: Отражения первого» (2005).
Но вправду в «Первом по окончании всевышнего» к режиссеру претензий нет. Финская база Северного флота 1944 года в полной мере похожа на правду – по подробностям работы и быта на берегу, по приглушенному цвету и холодному воздуху, по небольшим подробностям флотских мундиров и германским пластинкам, под каковые танцуют. У фильма был с дюжина консультантов не для блезира, а для дела, и они собственный дело сделали.
Никак не хуже сняты морские битвы – по числу неспециализированных и верхних малозаметности и планов эффектов это в полной мере интернациональный уровень.
Наконец, актерский состав также в полной мере приличный. Сергей Рубеко, Сергей Горобченко, Виктор Сухоруков, Юрий Степанов в видимый кайф отрабатывают эпизоды, запоминаются, как люди, не смотря на то, что Горобченко должно было быть больше. Хуже, само собой разумеется, главный герой – Маринин Дмитрия Орлова. В Орлове («Небо. Самолет. Женщина» (2002)) помой-му все имеется – рост-вес, плечи-бедра, кроме того грудь волосатая, кроме того харизмой пахнет – а чего-то не достаточно.
Того видимого намека на душевную тонкость, что совершает любого мужика неотразимым для дамской публики, не смотря на то, что все бабы знают, что под видом, в большинстве случаев, ничего нет. Так как кроме того по сюжету Маринин (не говоря уж о его прототипе Маринеско) должен быть неотразимчик, а у него глаза все время, как у тухлого судака. Но совсем лучший – открытый фильмом грузин Миша Гомиашвили (сын покойного Арчила) в ключевой злодейской роли.
У его особиста майора Шарабидзе кроме того проваленные в сюжете подробности второго замысла все равно видны и весьма интересно: а что все-таки за тип, что у него в загашнике с такой-то высокой русской литературной речью, с таким семейным альбомом и магнетическим взглядом в сумке. Гомиашвили по тонкости психологии есть центром картины, что только, к сожалению, подтверждает нарушенную гармонию сюжета.
Кадр из фильма
Вот не нужно все остальные тяжелые раны фильма валить на тяжелые североморские съемки, ограниченные из вредности одним из штабных глав. Понятная обстановка с невозможностью пролонгаций по нынешним психосоветским временам совсем не искупает очевидной сценарной импотенции. Кроме того чистая биография Маринеско без добавок дала бы более содержательное кино, чем коллективное творчество неких мифических Капитанова и Евсюкова.
Это светло особенно по окончании недавней истории с «Электроном», над которой ржала вся страна, не смотря на то, что в ней ничего не придумано. А тут возможно было не ржать, а по масштабам и деньгам сделать обычный смелый эпос, и все бы наблюдали его с интересом. Материал разрешает.
Но такое чувство, что Василий Чигинский снимал, к примеру, «Лорда Джима» /Lord Jim/ (1965), а ему все время подсовывали, к примеру, «Письмо незнакомки» /Letter from an Unknown Woman/ (1948). С какого именно бодуна фильм сделан как бы «от лица юной блокадницы», приплывшей на финскую базу и «с первого взора» безропотно влюбленной в капитана? Что, фактически, это «лицо» (Лиза Боярская) дает судьбе капитана либо что будущее капитана дает этому «лицу»?
Где драматургия, в случае если отношения не появились, жизнь блокадницы от «взоров» никак не переменилась, а всем продемонстрированным событиям ее взор отнюдь не придал «сказовой» интонации? Ни жизнь подлодки, ни битвы, ни шашни со шведкой, ни охота особиста не кажутся легендарными, архетипными, как имело возможность бы быть в «сказке».
Никакая эта блокадница играется единственную роль – отнимает у событий время, так необходимое им для той самой психотерапевтической тонкости военно-сталинских времен, которая подспудно сохранилась в каждой советской голове и без которой все события становятся кургузыми. Вся ее лабуда со подружками и столовкой – как аппендикс в сложных отношениях капитана с морем, Советской властью и берегом.
На море он хулиганил и побеждал работу, на берегу хулиганил и проигрывал жизнь, да при всей его величине Совок еще делал его ничтожеством, прижимая к ногтю за все. Лишь на протяжении войны он имел возможность ненадолго отбиться, про что и могло быть снято кино, в случае если аппендикс отрезать с финишами. Тогда возможно было 70% хронометража посвятить битвам против 30% – берега, и на фоне напряга в подводной профессии надводные сюжетные нюансы стали бы только напряженней.
В фильме 70% – на берегу и лишь 30% – в битвах, которых, кстати, просто не хватает. Но и тогда возможно было сильней раскрутить роман со шведкой, которой также просто не хватает, и многозначительные намеки не трудятся (учитывая, что у настоящего Маринеско в Ленинграде были супруга с дочкой). Возможно было значительно посильнее сделать темперамент капитана, что в фильме только примитивно рыдает и примитивно прет искать брата-контрика, будучи под надзором особиста. Что это за дитя малое в советском 1944 году?
Возможно было довести до ума линию салаги-поповича как зеркальную капитанской и высвечивающую всю «советскую среду» и всю «подводную профессию». Вот от его бы «лица» сделать все кино – и ответ отыскано.
Кадр из фильма
А так кроме того сам попович оказывается лишний. Так лишь наблюдаешь-наблюдаешь на правдивость боев и быта, ожидаешь, в то время, когда сообщат правду, и теряешься, в то время, когда, в сущности, не говорят ничего. Но так как когда-то «Лодка» /Boot, Das/ (1981) Петерсена о судьбе аж фашистской субмарины завоевала мир правдой войны как вечного поражения, причем не только политического. В войнах побед не бывает, что не отменяет храбрецов ни с той, ни иначе.
Может, всякий смысл войн – сходу видно, что храбрецы имеется, в то время, когда человечество совсем забывает об этом. «Первый по окончании всевышнего» мог заметить, как быть храбрецом, и потерял их полностью.
