Пляски смерти
Выход того либо иного фильма, связанного с иранской тематикой, сейчас делается культурным событием интернационального масштаба. Совсем сравнительно не так давно возможно было замечать ажиотаж около нового фильма Джафара Панахи о тяготах судьбы мелкого человека у себя на родине, а практически пару дней назад основную приз 45-го интернационального кинофестиваля в Роттердаме взяла картина Бабака Джалали Радиомечты о работе радиостудии, основанной иранскими эмигрантами в Сан-Франциско. Не был обойден вниманием и фильм Ричарда Реймонда Танцующий в пустыне, основанный на настоящих событиях, случившихся в жизни артиста Афшина Гаффариана, вынужденного покинуть Иран в силу неосуществимости реализации собственного таланта в стране, где танец официально признан безнравственным занятием.
Сербский сериал о межвоенном периоде возымел громадной успех
Нисколько не умаляя сложность жизненных перипетий и количество опробований, выпавших на долю прототипа главного храбреца фильма, нереально проигнорировать очевидную тенденциозность, неизменно проявляющуюся в большей части фильмов об Иране, обласканных лестными отзывами. И не только это. Имеется что-то, до боли напоминающее неоднократно виденное раньше, лишь в других декорациях, на примере вторых культурных реалий.
В новой картине, как и в любом заслуживающем внимания фильме о танце, довольно много символики, дающей зрителю возможность для собственных трактовок. Особенно весьма интересно, в то время, когда не только знаки, но и умело вплетенные в сюжетную канву софистические приемы начинают править бал. Испытав унижение по окончании наказания в школе за танцы, Афшин попадает в студию искусств, начальник которого многозначно показывает, что снаружи правят законы, заповеди либо грехи, а тут мы свободны.
Существование некоего параллельного мира для юных душ неизменно заманчиво, а мужество его ревнителей неимеетвозможности не функционировать вдохновляюще. Но не видим ли мы тут извечную ловушку, так мастерски анатомированную в произведениях великого русского писателя второй половины девятнадцатого века? Я, не осознанное никем около и вмиг возвысившееся не только над собой, но и нужно всеми остальными, ищет подлинной свободы, на пути к которой через чур много условностей.
Их необходимо или умело обойти стороной, или уничтожить за ненадобностью, а в том месте — будь, что будет. Кроме того в случае если случится катастрофа, желаемый идеал свободы, не смотря на то, что и без конца требует жертвоприношений, но так притягателен в той вседозволенности, которую он обещает, что возможно будет опять и опять, разрушая все около стремиться к нему. И инструмент его в этом случае — и в действительности великое мастерство.
Но это не то чистое мастерство, о котором мы думаем, а всего лишь симулякр. Это не инструмент узкой настройки чувственных душ, а умело маскирующаяся идеологическая машина. В мире постмодерна, где что угодно возможно всем и ничем, где не требуются годы изнуряющего труда с целью достижения мастерства, аллюзии к творческой судьбе Нуриева, неоднократно упоминающегося в фильме, выглядят услужливым подлогом.
В Македонии вышел фильм о Второй Балканской войне
Танцем возможно все, — без устали повторяет муза главного храбреца в собственном наркотическом бреду. Но и это продемонстрировано в фильме не как порочная слабость героини, не как святотатственная сделка со смертью, а только ужасные события. Как и, фактически, ситуация, в которой обучаются студенты. Согласно точки зрения режиссера, она так удушающа и страшна, что выход своим чувствам и мыслям самые талантливые студенты вынуждены обнаружить снова же в подполье.
А в том месте — дискотеки, наркотики и алкоголь — вот, фактически, и все притязания молодежи, возжелавших музыки небесных сфер, но легко отыскавших ее дубль где-то на самом дне. А плата за это — жизни и души людей. Главный герой рискует не только собой, но и судьбами вторых, совершая поступок, за что его обласкают на Западе.
А что будет с остальными — это же условности, правда? Вот такая личностная свобода, со звериным оскалом пресловутого естественного отбора.
Ну и кулак, ритмично угрожающий небесам в кульминационные моменты киноленты (Кулак, поднятый во имя собственных убеждений). Суд малого над великим совершен. Добро, строитель чудотворный! -Шепнул он, злобно задрожав, -Ужо тебе!..
Но покиньте аллюзии. И иллюзии также. Тут лишь звериные интересы, и ничего больше.
Пепелища многих городов — тому свидетели.
2.5
