Призрак оперы, призрак оперы
Парни, это ж опера. Никакой не призрак и не мюзикл. Они всю дорогу поют – если не ариями, значит, речитативом. Ну, приблизительно как «Пе-ээ-стель! – Что-о-о, Рыле-ээ-ев?».
Данный момент нужно учитывать перед попаданием на «Призрака оперы» Джоэла Шумахера, в противном случае неожиданность отравит все восхищения от двухчасовых красот. Особенно в случае если руку фактически Шумахера видно лишь в красотах, по причине того, что и сто лет назад в романе Гастона Леру призрак был какой-то вызывающий большие сомнения – между готикой, мелодрамой, бульварной прессой и детективом – а позже было столько экранизаций, что по большому счету все смешалось, а позже еще был Бродвей…
Кадр из фильма
Начинается со стоп-кадра древней черно-белой уличной фотографии. Укрупнение, и внезапно улица задвигалась. Тревеллинг, и ты уже в той жизни.
Вход в черно-белый заброшенный громадный дом, аукцион артефактов, принадлежавших когда-то театру оперы и балета, бывшему в этом доме, на разбитом полу – упавшая люстра, и в то время, когда ее реализовывают, внезапно волшебный вихрь, шум, и рухлядь преображается. Малиновый бархат с золотыми кистями, шикарные кресла, броский свет – и вот легко приятно разглядывать, как изящно придуманы первые 120 секунд. Вправду красиво.
Так же будет по ходу еще пара мгновений – с превращениями пространства и с повешенным бутафором. Шумахер, в общем, желал что-то изобресть. Но в то время, когда начинается, около чего он изобретал… Ой, нет.
Кадр из фильма
Кстати, сразу же ерунда: аукцион шел в 1919 году, главное воздействие – в 1870. Наряду с этим на аукционе Миранда Ричардсон загримирована, ну, лет на семьдесят, по большей части действии ей было под полтинник, и ты никак не можешь посчитать. Не сходится. Не смотря на то, что, нельзя исключать, это также предупреждение, что целый фильм будет полной условностью.
Во всем: в сюжете, в психологии, в голосах и лицах, в изображении, звуке, что касается кроме того дубляжа. Представьте, что в случае если кто-то, не дай всевышний, все же внезапно заговорит людской голосом, он владеет русскимязыком, не смотря на то, что все арии поются по-английски с подстрочным переводом, но речитативы типа «Из-за чего ты не пое-о-ошь?» звучат наряду с этим снова же на русском.
Наряду с этим ясно, что три главные храбреца, Кристина (Эмми Россум), призрак (Джерард Батлер) и виконт (Патрик Уилсон), подвывают собственными голосами, а премьерша Карлотта (Минни Драйвер) уже в оригинале дублирована какой-то итальянкой. И нельзя сказать, что чужой голос Минни Драйвер хуже собственного Эмми Россум, не смотря на то, что на этом строится сюжет. Призрак желал сделать премьершей Кристину, дабы, предположительно, в признательность она его полюбила, по причине того, что Карлотта, видишь ли, оскорбляла его слух.
Кадр из фильма
Парни, вот что угодно, но это совсем не слышно. Скорей уж девичий тоненький и слабоватый, не смотря на то, что прекрасно поставленный, голосок Эми Россум оскорбляет собственной расчётом и слащавостью на умиление. Ну, нечему в том месте умиляться полные два часа. Не смотря на то, что, может, это еще и музыка такая.
Музыка Ллойда Уэббера сводится к одному известному лейтмотиву – вправду хорошему, лишь он звучит во всех тональностях вечно, и слышать его сейчас возможно лишь за деньги (за солидные деньги) – а все другое очень монотонно и невразумительно. А основное, что все арии и особенно дуэты они в том месте допевают до конца, иллюстрируя воздействие вместо самого действия, причем в стихах эти иллюстрации еще более разжижены. До тех пор пока рифму не вытянет – не заканчивает, плюс соответственная певческая мимика с жестикуляцией, другими словами гляделки выкатить, ручонки развести, а ты сидишь, и заснуть же кроме того запрещено, потому, что весьма звучно…
Кадр из фильма
Все уши прожужжали, что супермюзикл с суперсборами в мире. Шумахер сделал еще одно полезное предупреждение: будешь на Бродвее, не трать собственные родные ни на какой таковой супер.
Не следует того ни дурной грим призрака, в то время, когда данный толстоморденький дяденька с на уникальность неприятным вокалом наконец-то снимает маску, ни идиотские танцы на костюмированных балах, в то время, когда виден только сегодняшний Бродвей, а не 1870 год и уж точно не 1770-й, под что они костюмированы, ни театральные подземелья, ни в один раз-кладбищенская зимняя натура, в то время, когда видно лишь компьютерную графику. И сюжет о безумной ревности призрака-уголовника к добропорядочному виконту пересказывать безтолку – все задавила нескончаемая опера. Все вероятные страхи, сочувствия, узнавания – все задавила.
Вот и появляется вопрос: а довольно чего Шумахер нагромоздил столько условности? Что имеется для того чтобы в его кино, для чего все возможно довольно? Время утрачено, эффект присутствия – нулевой, скука смертная, и в случае если еще ты сам по утрам не поешь в сортире, по большому счету неясно, чего тебя так подставили.
