Скотт дерриксон: «по природе своей я подвержен страхам»
Скотт Дерриксон взял высшее образование в евангелистском христианском университете Biola в Калифорнии. Быть может, это каким-то образом и выяснило сферу его кинематографических заинтересованностей, направив в русло жанра кошмаров, что довольно часто применяет религиозный материал как базу истории.
Первый независимый проект Дерриксона «Шесть демонов Эмили Роуз» сходу же привлек интерес к начинающему кинематографисту. Ремейк картины 1951 года «Сутки, в то время, когда Почва остановилась» собрал приличную кассу и укрепил позиции режиссера в бизнесе. После этого он поставил «Синистер», по окончании которого обратился к фильму «Избави нас от лукавого», снятому по книге нью-йоркского полицейского Ральфа Сарчи.
Для беседы об данной картине мы встретились с режиссером в Лос-Анджелесе.
— Давайте мало поболтаем о том, что вдохновило вас на написание сценария.
— Джерри Брукхаймер купил права на книгу Ральфа Сарчи и искал авторов для ее адаптации. Я написал первый черновой вариант сценария еще в 2004 году, но режиссера у проекта в это время еще не было. До того момента, как сесть за работу над текстом, я совершил семь дней с Ральфом Сарчи, что написал книгу Beware of the night на базе собственного личного опыта. Ральф именно и познакомил меня с популярным нон-фикшном «Экзорцизм Аннализ Мишель», положенным в базу фильма «Шесть демонов Эмили Роуз».
Джерри Брукхаймер известен в отечественных кругах тем, что довольно часто нанимает различных авторов для первого варианта сценария, дабы сравнить и выбрать то, что ему нравится. Еще один вариант был написан, думается, Дэвидом Эйром. Я в то время был совсем захвачен книгой, которую мне дал совет Ральф, и безотлагательно купил на нее права, дабы написать сценарий и снять фильм. Позже я сделал «Синистер», и затем представители Screen Gems задали вопрос меня о том, какие конкретно у меня замыслы, имеется ли какие-то идеи.
У меня из головы не выходила мысль, которую высказал Джерри, в то время, когда мы говорили о книге Ральфа Сарчи. Он желал сделать что-нибудь в духе «Серпико», видящегося с «Изгоняющим дьявола». (Смеется.) По-моему, это легко прекрасная мысль! Я опять встретился с Джерри и перечитал остальные варианты и свой набросок.
Было очевидным, что необходимо переписать все заново, но я забрал за базу собственный личный вариант и добавил в него все самое полезное из вторых. (Смеется.) Так мы взяли сценарий, по которому сняли фильм.
— Чем вас так завлекает данный жанр?
— Возможно, самый простой и самый честный ответ состоял бы в том, что у меня прекрасно получается делать фильмы как раз в этом жанре. По-моему, любой творческий человек имеет в собственном распоряжении определенный комплект инструментов, применяемых в работе. Если ты прекрасно знаешь то, что имеется в твоем распоряжении, то итог постоянно будет приемлемым.
Я пологаю, что прекрасно понимаю природу страха. Я большое количество опасался, в то время, когда был мелким, и процесс преодоления страхов занимал большое место в моей жизни. Мне нравится, что данный жанр несет в себе моральный нюанс.
Храбрецы довольно часто имеют дело с нравственными проблемами, каковые обозначены тут более контрастно. Мне нравится его кинематографичность, то, что возможно делать со звуком, с изображением, его амбициозность. Все это весьма меня завлекает как автора. Мне весьма хочется поднять хорроры на более большой уровень. «
Джерри Брукхаймер желал сделать что-нибудь в духе „Серпико“, видящегося с „Изгоняющим дьявола“»
Я знаю из моего собственного опыта, как, но, и любой кинолюбитель, что это недорогой жанр, то имеется затраты на него в большинстве случаев низкие, а нужную воздух возможно создать и без громадного количества дорогостоящих эффектов. Из-за относительной дешевизны фильмы кошмаров смогут делать все кому не лень. Исходя из этого существует множество легко нехороших фильмов в этом жанре.
Я как зритель в безотносительном восхищении от настоящих хоррор-шедевров, каковые, кстати, сделаны не специализирующимися в кошмарах режиссерами. К примеру, «Сияние» — фильм, снятый Кубриком, «Изгоняющий сатану» Уильяма не сильный, «Омен» Ричарда Доннера и другие.
— Что отличает хороший ужастик от нехорошего? При каких условиях получается шедевр?
— Я пологаю, что, во-первых, дело в наличии глубокой и сильной идеи. Во-вторых, само собой разумеется, фильм обязан приводить к страху. И, наконец, его кинематографическая амбициозность.
Изображение, построение кадра, образы — все это полностью безупречно и не может не приводить к. (Радуется.) Так я себе воображаю совершенный ужастик. Я бы сказал, что в этом жанре направляться все время искать что-то новое, делать какие-то новые открытия, в особенности в визуальном нюансе.
— Вы упомянули, что росли в страхе. Какие конкретно это были страхи, если не секрет?
— О, множество всего. В то время, когда я вспоминаю собственный детство в ассоциации с какими-то чувствами, то главное место, пожалуй, занимает как раз ужас. Легко имеется дети, каковые всего опасаются, начиная с самого начала собственного осознания мира.
Я был одним из таких детей. В страхе было что-то особое. И, возможно, еще и вследствие того что со мной происходили вещи, вызывающие ужас.
— Что именно, возможно задать вопрос?
— Возможно, но я не сообщу. (Смеется.) Я знаю людей, у которых было нехорошее детство, чем у меня, но они не жили в страхе и не помнят очень многое из происходившего с ними. Я, по-видимому, по природе собственной человек, подверженный страхам. Ничего в этом особого нет.
Такая натура, что тут сделаешь! Генетика.
— Вы сталкивались в жизни с тем, что принято именовать сатаной либо злом?
— В случае если сказать о сатане в метафорическом смысле и как об универсальном зле, то я могу ответить положительно. Само собой разумеется, сталкивался, как и любой из нас. Я верю в универсальное зло, которое присутствует как вне нас, так и в. Оно присутствует в окружающей нас среде.
Мы довольно часто создаем его собственными поступками. К примеру, моя супруга — она медсестра, трудится с больными раком детьми. Рак — это зло. В этом я уверен.
Возможно, кто-то возразит, что многие вещи в жизни убивают нас, но это не значит, что это зло. Я напомню слова героини Кэтрин Хепберн из «Африканской королевы»: «Природа сотворена Всевышним чтобы противостоять ей». Так что для меня все, что связывается с природным, естественным, а потому неизбежным, не есть хорошим доводом.
— Значит, ужас для вас есть чем-то целительным? В нем имеется терапевтическая составляющая?
— Вне всяких сомнений. Я пологаю, что многие поклонники жанра кошмаров согласятся со мной в этом. В моем представлении это фильмы, где нет места отрицанию. Ты лицом к лицу со собственными страхами, некуда бежать. Возможно, тебе и страшно, но ты знаешь, что ты в полной безопасности, переживаешь данный опыт.
История жанра — не лишь в кино, но и в мастерстве в целом — насчитывает века. И, на мой взор, все это призвано скорее избавляться от страха, чем вызывать его, поскольку в тот момент, в то время, когда ты заглядываешь в глаза тому, что приводит к ужасу, оно перестает быть ужасным. У тебя имеется знание. В какой-то степени это как прививка.
Ты приобретаешь свойство противостоять страху в действительности, зная, что ожидать от той либо другой ситуации, продемонстрированной тебе в кино либо поведанной в книге. Во всяком случае, для меня. Я могу лишь сказать о восприятии и своём опыте.
Но я практически уверен, что любой поклонник жанра кошмаров согласится с моими аргументами не смотря на то, что бы частично.
— В жанре кошмаров на данный момент весьма распространен поджанр found footage. Как вы относитесь к этому?
— Я видел фильмы из данной категории, и кое-какие из них мне нравятся. К примеру, Первое «Паранормальное явление» либо испанский «Репортаж». Я имел возможность бы назвать еще несколько, но это не мой тип хорроров из-за их ограниченных возможностей. В том месте нереально выйти за определенные рамки. музыки и Использование звуков также ограничено рамками тематики.
Как я уже упоминал, по-моему, хоррор испытывает недостаток в более важном отношении, как это и происходит время от времени, в то время, когда за работу берется увлекательный режиссер. Данный жанр не пользуется уважением в киносреде, но мне это совсем не мешает, поскольку я снимаю кино не чтобы снискать почитание и уважение сотрудников. (Усмехается.) Мне думается, что к нему нет уважения еще и вследствие того что в большинстве собственном это все-таки весьма плохие фильмы, поскольку режиссеры, снимающие подобные ленты, не стараются сделать что-то не смотря на то, что бы качественное, если не выдающееся.
К примеру, мой фильм «Избави нас от лукавого» в большей степени триллер, чем чистый ужастик, как «Синистер», к примеру. В нем сюжет начинается при помощи поведения храбрецов, а не напротив. В нем присутствует достаточно сложная многоуровневая история.
Это первый фильм, что мы без шуток тестировали на зрителях, по причине того, что он существенно сложнее и богаче всего, что я сделал на сегодняшний сутки. Моя цель была сделать фильм, максимально насыщенный страхом, что создавало необходимость в новом подходе к визуальному качеству картины, ее зрелищности, к качеству производства и особенно к актерской игре, от которой зависит восприятие всей истории. Если ты как режиссер не ставишь перед собой увлекательные и ответственные задачи, то твоя работа будет всего лишь эксплуатацией жанра, а не его возвышением. «
В случае если в фильмах кошмаров мы используем устрашающую музыку, то лишь чтобы выделить вызываемые историей чувства»
— Как вероятно сделать хороший ужастик без привычных и уже не пугающих клише, таких как выпрыгивание из-за угла с громким стуком либо криком либо всплеск громовой музыки? Либо без этого никак не обойтись?
— Я пологаю, что возможно, в случае если это не диктуется историей, которую говорит фильм. Имеется фильмы, где без этого не обойтись, поскольку на этих неожиданных моментах выстроен сюжет, в то время, когда объект, вызывающий ужас, движется или через чур скоро, или появляется в какой-то совсем уж неподходящий для храбреца момент. (Смеется.) В последнее время показалось достаточно распространенное вывод среди синефилов и кроме того фанатов жанра кошмаров, что неожиданные появления, выпрыгивания — недорогой трюк, и это так и имеется в большинстве случаев.
Такое выпрыгивание из чёрного угла может напугать на мгновение, но позже приводит к смеху, в случае если это логически не имеет отношения к истории, а создается только с целью вынудить зрителя содрогнуться. В случае если меня так напугать, то я скорее разозлюсь, чем испугаюсь. Но такие прыжки могут быть весьма полезными для неспециализированного восприятия сюжета, если они уместны и несут в себе какую-то задачу.
Тут мы имеем дело не со зрителем, которого желаем напугать, а показываем храбреца, находящегося в опасности. Момент шока приводит к определённому напряжению. Именно это и срабатывает в итоге, додавая в рассказ нужный колорит и глубину.
Верные шоковые моменты делают историю богаче.
— Возможно ли сделать фильм ужасным без устрашающей либо тревожной музыки?
— Возможно, возможно. Кроме того имеется тому примеры. Но я считаю, что музыка в фильме, в особенности в хорроре, несет неповторимый эмоциональный эффект.
Люди идут в кино, дабы ощущать, испытывать новые чувства. Если ты идешь на голливудский фильм, ты, определенно, настроен на то, чтобы получить эмоции, а не включать собственный интеллект. Я преподаю историю европейского кино, просматривал курс в колледже по творчеству Куросавы. Я обожаю такие фильмы и осознаю, что в них существует потребность. Но наряду с этим не считаю, что подобные ленты по определению должны принимать во внимание мастерством более большого уровня.
Это второе кино. Голливудские фильмы в большинстве собственном основаны на чувствах, и в случае если зрители платят за эти фильмы, то они платят за то, для получения эмоционального опыта, они платят за вызываемые у них эмоции. И в большинстве случаев чем больше чувств, чем они бросче, посильнее, тем лучше для зрителя. Музыка имеет громадное влияние на людей, приводя к и подчеркивая их.
В случае если в фильмах кошмаров мы используем устрашающую и тревожную музыку, то лишь чтобы выделить вызываемые историей чувства. Это срабатывает, исходя из этого музыка широко применяется в кино как дополнительный инструмент действия.
— Эрик Бана говорил, что его пятнадцатилетний сын — громадной поклонник хорроров, что он большое количество времени проводил с вами во время съемок. Чем он был увлекателен вам?
— Клаус — необычно интеллектуально одаренный юноша. Я достаточно скоро понял, что говорю не с ребёнком, а с человеком, что знает, о чем говорит. Он не из тех неуклюжих подростков, каковые, не имея контакта с родителями, родными либо сверстниками, скрываются за экранами компьютеров либо становятся фанатами и гиками фантастики и жанра ужасов.
Меня поразило в Клаусе то, что уровень его интеллекта разрешает ему глубоко и совершенно верно разбираться в глубинах жанра, понимая его многослойность и сложность. Мы вправду большое количество говорили о проблемах жанра, о возможностях, главное внимание, кстати, уделяя Гильермо дель Торо, чьим огромным фанатом был Клаус. Он превосходно осознаёт значимость и важность вклада дель Торо в развитие жанра фэнтези и кошмаров.
Поразительно, что Клаус подмечает подробности в фильмах жанра, каковые смогут остаться не увиденными кроме того специалистами. Он приводил мне примеры из фильмов дель Торо, и я поражался тому, как сам до этого не додумался. (Смеется.) Я не забываю, что поразмыслил тогда о том, какое увлекательное поколение живописцев приходит нам на смену. Как они все умнее.
Мне было 25, в то время, когда я имел возможность рассуждать так смело и с уверенностью о чем-то, как Клаус в его 15 лет! Я пологаю, что нынешние дети со всем их доступом к информации и с умением ее добывать и перерабатывать будут делать немыслимые и потрясающие вещи в мастерстве.
— Кто ваш самый любимый режиссер жанра, возможно, оказавший на вас громаднейшее влияние?
— Дарио Ардженто. Как раз его работы оказали на меня громаднейшее влияние. Он одним из первых режиссеров в жанре кошмаров попыталсяподнять жанр на уровень большого мастерства, в особенности в первом десятилетии его карьеры. При всем его неамбициозном отношении к карьере он был амбициозен в собственных работах.
Первые 20 мин. «Суспирии» — это, возможно, лучшее, что было сделано в жанре за всю его историю. Я уже сказал, что те режиссеры, каковые собственными работами поднимали жанр на более большой уровень, не были режиссерами фильмов кошмаров в узком смысле слова. Дэвид Финчер, к примеру. Его «Семь» — мой самый любимый фильм подобного рода за последние 30 лет.
Я могу наблюдать его с любого места и любой раз приобретаю огромное эстетическое удовольствие.
— Что вам нравится в этом фильме?
— Мне нравится, как применением света создается текстура всего чёрного и ужасного в истории. В нем весьма интересно объединяются настоящая тревожность и настоящий страх, беспокойство, чувство хаоса. Все это в безотносительном сочетании с происходящим. В отечественном фильме мы старались достигнуть того же результата без риска вторичности либо банальности, и, по-моему, нам это удалось. Многие пробовали имитировать «Семь» Финчера, но никому это не получалось.
Я не пологаю, что мы имитировали «Семь», но я многому обучился, просматривая картину многочисленное количество раз. На мой взор, все сработало как нужно. Зрителям, само собой разумеется, делать выводы, но я весьма надеюсь, что прав. (Смеется.)
Создатель Наталья Хиггинсон
