Терминал
Спилберг сошел с ума, как говорили многие по окончании просмотра «Терминала». Но ему легко через чур прекрасно живется – совсем не так, как многим. Человек, чьи фильмы принесли в целом более 2,2 миллиарда долларов дохода, может позволить себе повесить дома на стенку те самые настоящие саночки «Rosebad», каковые стали знаком преуспеяния еще в первой половине 40-ых годов двадцатого века. Повесил давным-давно.
И как в том хорошем «Гражданине Кейне» /Citizen Kane/ (1941) миллиардер строил поразительно богатый замок Ксанаду либо жонглировал главами стран, так и Спилберг уже много лет кидает миллионы в недра демократической партии США и сооружает для «Терминала» настоящий декоративный аэропорт в Калифорнийской пустыне, дабы не зависеть от настоящих аэропортов.
Кадр из фильма
Так что же ему затем мешает придумать современную страну с опереточным заглавием Кракожия (по всей видимости, помесь Кракова с Джорджией) и поселить в ней несложного бедного крестьянина с бессчётно оскароносным лицом Тома Хэнкса? Сам Спилберг также появился когда-то в захолустном Огайо, а уж не первое десятилетие представляет собой одно из самых влиятельных лиц Голливуда.
Но, дабы крестьянин, в итоге, стал сказочным Мальчиком-с-пальчик, необходимо сперва преодолевать препятствия, и чем больше они людоедские, тем больше он им делается. В невиданной дальней стране происходит исходя из этого вооруженный мятеж, совсем людоедский с учетом того, что Хэнкс сейчас летел в самолете в направлении Америки. Переворот отнять у него гражданства, Америка отнять у него визы.
На спилберговской отчизне препятствия – само собой разумеется, не как у невиданных людоедов, но также появляются называющиеся «отдельные недочёты законодательной базы» и «отдельные плохие бюрократы среднего звена». Тут все и закрутилось.
Кадр из фильма
Бедного Хэнкса не производят из аэропорта, но и в том месте он никому не нужен, а крестьянской наивностью приводит к особому раздражению у прожженного карьериста, нового начальника работы охраны (Стэнли Туччи). Дальше, как водится, Хэнкс мгновенно теряет продуктовые карточки и ссорится с бандой уборщиков. Будет мыться в вокзальном сортире и шляться по дьюти-фри в тапочках и купальном халате.
И на работу без документов его откажутся брать. В общем, пещера людоеда хоть и сверкает вывесками «Хьюго Шеф», но сожрут беспомощного с потрохами. Лишь дальше, как водится, простой Мальчик-с-пальчик раскроется со собственных лучших сторон, а это и имеется лучшая защита.
В одном из закинутых комнат ожидания Хэнкс оборудует себе премиленькую квартирку, потом кроме того с фонтаном со светомузыкой, после этого сдружится с одним уборщиком (Диего Луна), став его конфидентом в безответной любви, после этого тот сведет его со всеми остальными. А это уже еда без ограничений из стерильных в Америке мусорных баков. Потом Хэнкс окажется ведущим экспертом – строитель он по профессии – и его с руками оторвут ремонтники аэропорта.
Какие конкретно документы, лишь бы лучший штукатур современности штукатурил и штукатурил. А это снова же заработная плат, понятное дело. По окончании того без громадной и чистой любви обойтись уже нереально, и, в итоге, пылкий и ласковый поцелуй подарит ему сама Кэтрин Зита-Джоунс. Нет, само собой разумеется, женить кракожского крестьянина на звездной стюардессе кроме того Спилберг не в состоянии, но разве дело в этом?
Дело в том, что по мановению чудесной палочки называющиеся «лучшие стороны человека» все окружающие неспешно также стали открываться с хорошей стороны.
Кадр из фильма
До чего они дооткрывались – это я предвкушаю, как вы его заметите. Особенно впечатляют толпы, толпы с подарками из всех вокзальных магазинов и столкновение с начальником охраны (Барри Шабака Хенли). Начальника Хэнкс поразил чуть раньше, в то время, когда преданно и безусловно вник в душераздирающую домашнюю обстановку отечественного Валерия Николаева (кто в том месте русский, кто болгарский, кто кракожский – для Спилберга все мы одного круга).
Но все же основная слезоточивость, кроющая все подарки – в то время, когда начальник снял с себя пальто и набросил на плечи Хэнксу. Андерсен отдыхает. Плохой же «отдельный бюрократ» со собственными «отдельными недочётами» бьется, как водится, в бессильной злобе с карьерой, накрывшейся бронзовым тазом из-за, как водится, порядочности и честности окружавших его людей.
Ну, а что? Так как когда-то и к иудейской трагедии режиссер в «Перечне Шиндлера» /Schindler’s List/ (1993) ухитрился приделать хэппи-энд. Никого не послали в душегубку, ужасная газовая камера была обычным душем, пара-тройка тысяч иудеев были спасены и до сих пор их дети кладут цветочки к могиле собственного спасителя.
Действительно, шесть миллионов где-то все-таки погибли, по большей части, кстати, в газовых камерах, но это как взглянуть: у одного стакан неизменно полупустой, у другого – неизменно наполовину полный.
Кадр из фильма
А каким же быть стакану Спилберга? Раз ему прекрасно живется, значит, он – хороший человек, и как ему не желать, дабы хорошими были все? Разве так оно тяжело в замке Ксанаду и в первых строчках издания «Форбс»? Да два пальца в рот.
А вдруг ветхая сказка усилена современным разгулом национальной нестабильности и полным правдоподобием антуража а также заснеженного Нью-Йорка – из «Мальчика-с-пальчик» по кличке «Терминал» получается легко сгусток мировых социальных и национальных неприятностей, и виден, виден обнаженный нерв мыслителя, обеспокоенного несовершенством мира. Спилберг обо всем успеет договорить, об экстрадиции зарубежных преступников и сэксплуатации сотрудниц по работе, об уважении к ностальгии и родителям по красивому джазовому прошлому.
Спилберг – весьма хороший человек, и стать таким же, кроме того без замков, саночек и журналов, никому не мешает. Что для этого нужно, «Терминал» показывает светло. Ни при каких обстоятельствах больше не включать телевизор, где не дай всевышний продемонстрируют американские бомбардировки Косова либо пытки в колониях Ирака. Ни при каких обстоятельствах не заезжать в Нью-Йорке на Брайтон, где не дай всевышний найдёшь бедного крестьянина, валяющегося в подворотне в собственной пьяной рвоте.
Ни при каких обстоятельствах по большому счету не общаться ни с кем, не считая домашней обслуги и бедных родственников – не дай всевышний кто хихикнет, в то время, когда ты над собственным выдумкой обливаешься слезами. Не должно до тех пор пока кино развиваться так, дабы, не дай всевышний, начать функционировать на обоняние. В то время, когда в Шереметьево натыкаешься на бесхозных негров, дремлющих на собственных пальто под ногами у пассажиров, позже помнится лишь запах.
