Владислав женевский, «запах»
Творчество Владислава Женевского, как и любую хорошую литературу, не требуется рекламировать. Известность пришла к нему сама – любой, кто сталкивался хотя бы раз с его прозой, обязательно хотел добавки, а по окончании, насытившись силой и красотой слога, принимался расхваливать рассказы Влада перед собственными привычными.
Появлялось естественное любопытство, и… К тому времени, как состоялась первая публикация (если не ошибаюсь, рассказ «Всевышний тошноты» для сборника «Чёрная сторона дороги»), Женевский был уже «популярен в узких кругах». Действительно, он открещивался от славы, как мог, и до последнего оставался верным себе.
Влада неоднократно задавали вопросы, из-за чего он не напишет роман. «Творчество даётся мне не легко, приходится выжимать из себя каждую строке», отвечал он, «Исходя из этого над романом трудиться будет весьма не легко. Любая страничка – сутки писательского в наше время. Я бы желал писать бегло, но НЕ МОГУ». Творческий процесс он сравнивал с тяжёлой атлетикой, заниматься которой с годами не делается легче – необходимо навешивать новые и новые блины.
Исходя из этого стоит ли удивляться, что наследия Женевского хватило на маленький сборник.
Собственные коррективы в творчество писателя внёс и рак: в различные годы у Влада нашли три опухоли, и все – в голове. По окончании первой операции Женевский, он утвержает, что «впал в затяжную творческую кому», из которой выходил несколько год. Вторая операция истощила его так, что на творчество не оставалось сил. Третья опухоль была злокачественной… Не появись хотя бы одного из этих образований в мозге, сборник оказался бы вторым – более пухлым, менее мрачным, с совсем вторыми рассказами.
Но вышла как раз такая книга.
«Запах» – собрание бриллиантов макабрической прозы. Из-за чего макабрической? По причине того, что дух смерти, ужас перед её неизбежностью, влечение к ней – те магистральные мотивы, что пронизывают большая часть историй и стихотворений, представленных тут. Например, «Огоньки», следующие за милым предисловием от Михаила Парфёнова и товарищей по литературному цеху. «Разбегись, оттолкнись, и зверёнышем вниз, прямо в пропасть, в пучину, забудься, простись».
Что такое посмертное существование? Всего лишь «бледный огонёк», ничтожный если сравнивать с тем, что «больше Вселенной».
Противоречивый образ предстаёт в рассказах «Она» и «Запах». И это не костлявая старая женщина, отнюдь, но что-то, столь же притягательное, сколь и бессердечное. В юношеском «Она» это существо, скрывающееся в подвале ветхого дома. Любой, кто сталкивается с ним, выясняет в фигуре, сотканной из света, собственную мать, жену, собственную подлинную любовь. К слову, в данной истории Женевский умудрился запрятать четыре микрорассказа, любой со своим сюжетом и манерой повествования.
В более позднем «Запахе» смерть уже – ужасное и нелепое создание, к которому,но, безудержно влечёт каждого, кто с ним столкнётся.
Женевский был атеистом. Определённое влияние на него оказали идеи Питера Уоттса – к примеру, та, что люди являются сложными живыми автомобилями, не более и не меньше. Непростым было и отношение к Всевышнему: как доказать, что тот, кому поклоняются миллионы, в действительности выглядит, как бородатый мужчина в тоге?
Каковы мотивы этого существа? Вправду ли он спасёт людей от самих себя, либо… что? Отношение Женевского к религии отразилось во множестве рассказов.
К примеру, «Атеист» за отсылками к классике скрывает идея о тоске по всевышнему, что так и не появляется в повествовании. Не напрасно создатель рисует условные и как словно бы иллюзорные декорации: миг откровения – и они окажутся фальшивыми кроме того для самого протагониста.
Мысль «Всевышнего тошноты» вторая: что, в случае если у каждого предмета, явления либо существа имеется собственные всевышние? Подобная мысль была не у одного писателя, но Женевский и тут сумел быть уникальным, прибегнув к манере повествования от второго лица и изобразив весьма необычное божество.
Об «Идолах в закоулках» направляться поведать раздельно. Рассказ есть частью межавторского проекта «Сутемь» о проклятом городе, где творится любая чертовщина. В проекте принимал участие не только Влад, но и Андрей Сенников, Борис Левандовский, Александр Подольский и другие. К сожалению, проект был закрыт. «Идолы» – кусочек пазла, что, быть может, заканчиваетсяперед «Прямо в темноту» Сенникова (сборник «13 маньяков»).
Вероятно. Но это не имеет значения. Рассказ Женевского – независимое произведение, которое возможно просматривать в отрыве от цикла. Оно кроме этого повествует об идоле – вероятнее, дальнем родственнике Всевышнего Тошноты – что похож на людскую сердце и говорит на языке крови. Перед смертью Женевский писал, что желал бы увеличить пантеон собственных созданий, быть может, кроме того обратиться для этого к более большой форме.
Увы…
«Мастерство любви» – попытка обратиться к сонму Великих Древних. Бывалым культистам в самый раз устраивать соревнование: какое количество отсылок к ГФЛ они отыщут в данной истории? Рассказ понятен и без «пасхалок», но настоящее наслаждение от него почувствует лишь знаток творчества «затворника из Провиденса».
Кстати, за фигурой главного храбреца, Фэрнсуорта, с его опухолью в голове, мерещится сам создатель… быть может, это всё тени.
«Kom» – один из поздних рассказов Женевского; сам Влад сказал, что желал бы и дальше писать в таком же отстранённом тоне,как и тут. Тут имеется и мифология (в этом случае скандинавская), и переход в второй мир (либо смерть, как кому угодно). Видится и мотив трансформации привычной действительности, так любимый Владом. Нельзя не отметить, как замечательно «Kom» завершает художественную часть сборника: слова звучат, складываются в симфонию, гармоничную, со множеством светотеней и оттенков.
И на данной красивой ноте, в то время, когда хочется просматривать ещё и ещё, – финиш, обрыв…
Не нужно думать, словно бы Женевский прибегал только к трём вышеозначенным темам. В его арсенале имеется красивые исторические рассказы – «Запах», «Зевака», «На дальних пределах». Занимательна история создания «Ни при каких обстоятельствах»: Влад говорил, что вдохновился буклетом альбома «Майн Кайф» братьев Самойловых, где изображена пластиковая кукольная ручонка, которая словно бы тянется вверх.
Благодаря данной картине Женевский придумал одно из самых уникальных собственных созданий, поместив его в исторические декорации.
А о «Мёде», одном из самый пугающих собственных рассказов, Влад писал: «Когда-то услышал раннюю песню Шевчука «Башкирский мёд». Песня так себе, но в один раз мне подумалось: «вампирский мёд» (я по большому счету обожаю портить слова песен). Позже задумался, как бы таковой мёд имел возможность показаться, кто и для кого его имел возможность собирать.
Рассказ написал на фоне настоящей уральской равнины, где отдыхал много лет. А в один раз кроме того заблудился, перейдя реку вброд. Все другое придуманное — и собака, и храбрец».
Возможно писать ещё продолжительно – о миниатюрах «Веки» и «Жар», где взвешено каждое слово, о стихах, из которых возможно составить отдельный сборник. Не меньшего внимания хороши и переводы, блестящим примером которых может стать сборник Питера Уоттса «По ту сторону рифта». То же самое возможно сообщить и о критике, большинство которой осела в «DARKER’е» и на «Фантлабе».
Это разрозненные частички великого наследия, о котором будут писать ещё неоднократно, на данный момент, через пять, десять, двадцать лет, и в будущем, в то время, когда мы, современники писателя, присоединимся к сонму бледных огоньков, блуждающих во тьме.
