Бабуся
Фильм Лидии Бобровой как пример честного «народного» кино.
Делать кино про народ, беря за базу сюжеты из народной судьбы, обожают многие. Особенно в Российской Федерации, где слово «народ» принято произносить с придыханием и трепетом, памятуя об исконности, посконности и известной триаде. Пройдя через заболевание чернухофилии, многие отечественные режиссеры, что именуется, пошли в народ. Нечасто, но начали появляться фильмы из судьбы глубоко народной, что проистекает на просторах почвы русской, за пределами Садового кольца, в противном случае и Столичной кольцевой дороги.
Лишь вот беда – в случае если в фильмах про любовь нас подстерегает пошлятина и неумеренная романтика в стиле женских амурных романов, а картины про мужественных мужчин грешат преобильными реками крови, в которых плавают отстрелянные конечности, то к фильмам из народной судьбы хочется пририсовать лапти и по ходу дела фальшиво-заунывно затянуть что-нибудь наподобие «Степь да степь кругом».
Российское кино о российской глубинке и ее проблемах появились в большинстве собственном (действительно, тут сказать о большинстве по большому счету тяжело, поскольку «народная» тема в кино все же не самая популярная среди творцов) раскрашенными в терпкие, но мёртвые цвета, не имеющими ничего общего с теми сочными красками судьбы, которыми режиссер сохранял надежду привлечь зрителя. Храбрецы «народных» фильмов, в большинстве случаев, либо запредельно большое количество выпивают, но совершают наряду с этим хорошие дела, или не выпивают вовсе, совершают нескончаемые подлости, но в тяжёлый момент из них, как из прохудившегося сосуда, начинает хлестать неуемная добродетель.
Из-за чего фильм Павла Лунгина «Свадьба», забавный по сценарию, с хорошими актерскими работами, остроумными сценами, по-режиссерски цельный, был под градом критических стрел (не смотря на то, что справедливости для нужно заявить, что хватало и хорошей критики, да и зрители фильм приняли)? Все легко: понадеявшись на то, что зритель определит в персонажах себя и собственных соседей, а неприятности, каковые решают храбрецы, близки зрителям и в жизни, – хроническая невыплата заработной плата, пьянство мужа, беспредел милиции и пр., Лунгин снял фильм-сказку, не удосужившись пояснить, что все это понарошку.
В следствии оказался эрзац – похоже на правду, но от правды неизмеримо на большом растоянии. Как заменитель сахара – сладкий, да фальшивый .
Приблизительно то же самое случилось со всем циклом Евгения Матвеева «Обожать по-русски». Добропорядочная задача – продемонстрировать хороших русских людей, противостоящих подонкам и сохранивших чистоту и глубину эмоций, также обернулось жизненной неправдой и полнейшим заблуждением. Хорошие храбрецы на фоне березок выкрашены в хорошие пастельные тона, мрачные злодеи все как один злобны и летально порочны.
Основная беда таких картин в том, что они пробуют совершить некую национальную идею, зациклившись на эфемерной «русскости», которая, стоя по другую сторону баррикад от «нерусскости», якобы на деле обосновывает собственный добропорядочное назначение. В следствии все сводится к очередным размышлениям на тему таинственной русской души, что также само по себе не совсем честно по отношению к зрителю, что против воли собственной переполняется гордостью за собственную таинственную душу. А на загадочность возможно спихнуть многое…
Необычным образом всего этого избежала Лидия Боброва со своей картиной «Бабуся». Но, вряд ли это возможно назвать необычным. Боброва сначала сделала то, чего так постоянно боялись создатели «народного» кино. Она не стала играть со зрителем в поддавки. История про бабу Тосю, «бабусю», как кликали ее внуки, сколь жизненна, столь и кинематографична. На старости лет бабуся была никому не нужна.
Дом собственный в деревне она реализовала, деньги раздала бессчётным внукам. Скоро погибла дочь, зять решил начать новую личную судьбу, в которой бабусе, очевидно, места не нашлось. Старуху стали передавать от родственников к родственникам. По различным обстоятельствам никто из внуков забрать ее не захотел. Либо не смог.
И ушла бабуся зимней ночью в лес, умирать. Вот и вся история, несложная, как миллион историй до нее.
Боброва не опасается ставить самые «затасканные» неприятности – очерствение людских душ, неблагодарность, отсутствие сострадания, то же пьянство. Русская деревня, снятая зимний период, не вызывает ассоциаций с его Ариной и Пушкиным Родионовной – лишь с тоской необъятной, в то время, когда заняться нечем и напиться тянет. Имеется спокойная и грустная констатация факта: выпивают до утраты людской вида.
Кто не выпивает, тому по большому счету ничего не нужно, не считая спокойной жизни, которую бабуся одним своим возникновением в доме, само собой, нарушит. У кого повернется язык осуждать внука-беженца, возвратившегося из Чечни и живущего в чьей-то избенке на птичьих правах, к тому же с больной дочкой? Либо внучку, которая знает, что, приведи она бабусю, супруг ее обязательно выгонит?
Осуждать за негероическое поведение? Оно нормально. Авторы фильма наблюдают на всех глазами самой бабуси, а у той глаза любящие, она так же, как и прежде за внучат, уже давно выросших, переживает.
То, что режиссер взяла на ключевую роль не опытную актрису, а натуральную бабусю из деревни, делает фильм как-то по-детски настоящим. Нина Шубина – актриса, прямо скажем, неважная. Что неожиданным образом идет картине в плюс.
Наподобие как неказистая, но собственная. Причем «актриса» практически ничего не делает в фильме, играются опытные актеры, а бабуся лишь переходит, как знамя, из рук в руки. И без звучно подолгу замечает из автомобиля, как ее племяннице не удается договориться с очередным родственником.
Непрофессионализм бабуси как будто бы подчеркивает: тут все по-честному, тут вас не обманут.
Это, само собой разумеется, не означает, что для успеха фильма обязательно нужно на ключевую роль брать непрофессионалов. Это значит лишь, что умение не играться со зрителем в поддавки в кино, к тому же «народном», равносильно творческому прорыву. И никакой национальной идеи не нужно.
