Человек из «городка»
Все говорят — кризис. Всемирный, европейский, денежный, экономический. В мегаполисах и мелких. Кризис. Но имеется же на свете город, в котором уже столько лет стабильно радостно, смешно и уютно. Он так и именуется — «Город». Наблюдаешь на его обитателей, превосходных артистов юрия и Илью Олейникова Стоянова, и радуешься.
И в обязательном порядке веришь, что все страсти-мордасти когда-нибудь закончатся и все будет прекрасно.
— Если бы, — огорошил Юрий Стоянов. — Я так начал прекрасно и нормально жить с возникновением маленькой дочери, которой на данный момент пять с маленьким. А тут в первый раз за долгие годы ко мне возвратились тревоги. Мы — страна громадных страхов. И не «честь безумцу, что навеет человечеству сон золотой», а слава человеку, что его успокоит.
Я весьма желаю спокойствия.
— Но ваш дуэт с Ильей Олейниковым не подвержен кризисам?
— Вспышки неприязни между нами бывают, но они сиюминутны. Это рабочие моменты. Мы два медведя в одной пещере, в которой находимся с 1989 года. Актерских пар, каковые так продолжительно совместно, мало. Тут сыграли роль два момента. Во-первых, у нас умные жены. А это крайне важно, в то время, когда два мужика неизменно совместно и у них неспециализированный бизнес.
Мы же не только актеры, мы еще и партнеры по тому делу, которым получаем на хлеб. Во-вторых, нам все еще весьма интересно между собой. И мы замечательно друг друга понимаем. Мы так как оба с Ильей весьма поздние.
Что-то по-настоящему осознали в актерской профессии лишь годам к сорока.
— От комедийного жанра не устали?
— Жанр тут не при чем. У большинства, и это превосходно, «Город» приводит к ощущению легко сделанной передачи. Лишь это далеко не так. Любой раз, в то время, когда проходит лето, а с ним так называемый телевизионный отпуск, я возвращаюсь в собственный мелкий кабинетик и мне плохо страшно. У меня чувство, что я утратил опытные навыки, не знаю, как войду в кадр. Возможно, в этом и кроется секрет отечественного долголетия.
Всегда нужно преодолевать непреодолимое.
— Существует пара предположений происхождения заглавия передачи. Какая для вас предпочтительнее?
— Предпочтительнее вот какая. Пятнадцать лет назад я отыскал в памяти, что в Громадном драматическом театре им. Горького, где я когда-то трудился и что на данный момент именуется БДТ им. Товстоногова, был спектакль по превосходной пьесе Торнтона Уайлдера — «Отечественный город». По всей видимости, в подкорке сидело это слово. К тому же нам с Ильей хотелось придумать таковой формат программы, где имело возможность бы быть все, что нам может понравиться.
Мы придумывали передачу, исходя из всего, что не сыграли, не спели, не нашутили в жизни. Мы тогда были два достаточно невостребованных актёра, исходя из этого положили в передачу всё, что лишь возможно: и анекдоты, и скрытую камеру, и какие-то рубрики, где возможно было весьма по-различному профессионально баловаться. И, наконец, нужно было придумать какое-то наименование. Лишь без слова «шоу», которое нас безумно злило.
И вот показалось такое полностью некассовое и нешлягерное наименование: «Город». По тем временам просто не ахти что. Но город — значит некоторый город, а некоторый город живет весьма различной судьбой, соответственно, в том месте может происходить все что угодно. Через год на телевидении уменьшали многие нерейтинговые программы. Кое-какие товарищи желали прикрыть и нас.
Но передача попала в рубрику, в которой было разработано: «Программа о проблемах малых городов России». В действительности управление канала замечательно знало, о чем передача, и мало схитрило. Худсовет был настроен на неинтересную, занудную социальную программу о проблемах малых городов, а им внезапно продемонстрировали забавную. Вот на этом несоответствии мы и проскочили. Возможно, люди из худсовета пологали, что заснут, а их вынудили смеяться.
Вот мы и остались.
— Вы упомянули БДТ. И многие ваши поклонники до сих пор вам поминают роль Моцарта в спектакле «Амадеус». В том смысле, что был важный артист, а начал заниматься какими-то мелочами.
Как вы относитесь к таковой репутации?
— Я не тружусь в БДТ с 1995 года. Меня почему-то довольно часто задают вопросы: «А что вы ощущаете, в то время, когда проезжаете мимо этого строения?» Да ничего не ощущаю. Я спокоен. Если бы любой раз на этом месте «клинило» сердце, меня бы уже и на свете не было. В том месте прошли весьма хорошие и грустные годы моей жизни. Я не столько игрался, сколько наблюдал, слушал и запоминал. Так как с этим театром связаны такие имена!
Павел Луспекаев, Ефим Копелян, Сергей Юрский, Наталья Тенякова, Олег Борисов, Зинаида Шарко, Олег Басилашвили… Эту школу ни с какой второй не сравнить. Вот и получается, что опыт наблюдения был для меня существенно ответственнее всего того, что я в том месте сыграл. Моя работа в БДТ — это история всего несыгранного. Те роли, каковые я приобретал, — это все «доедалки».
Похоже на то, что доедается первого января, по окончании встречи Нового года. Застывший холодец, салат пожухший, водочка в морозилке настоявшаяся — все это еще вкусно. Но это ели день назад… Я оказался на сцене БДТ в весьма грустные для театра моменты: кто-то напился, либо заболел, либо погиб… Вот Моцарта, о котором вы сообщили, я игрался с двух маленьких репетиций, по причине того, что нужно было безотлагательно заменить Юрия Демича. Но в том месте я был партнером великого артиста Владислава Стржельчика.
Вспоминаю об этом как о подарке судьбы. Кстати, и к жанру, в котором на данный момент тружусь, я также приобщился в те годы. Мы с Евгением Алексеевичем Лебедевым в концертах игрались придуманную им миниатюру по мотивам присказки «У попа была собака». Так что для меня БДТ — в первую очередь весьма дорогие мне люди и какое-то количество великих пьес, каковые я видел. И в первую очередь это «Мещане», позже — «История лошади».
Возможно, кому-то не понравится то, что я сообщу, но таковой великий спектакль, как «История лошади», с эмоциональной, людской точки зрения на меня создавал меньшее чувство, чем «Мещане». По причине того, что тот спектакль был, как часовой механизм с основной часовой стрелкой — великим Лебедевым. А «Мещане» — живая постановка. Данный спектакль ценен какими-то несложными, правильными вещами. Я меньше обожаю рациональное мастерство.
Возможно сравнить артистов, у которых видно, как это все сделано, а возможно взглянуть на облупившемся размагниченной плёнке и целлулоиде Павла Борисовича Луспекаева в роли Ноздрева. И для меня его игра намного полезнее, чем какая-то просчитанная, полностью «химическая» работа.
— Вы на данный момент ходите на пьесы БДТ?
— Ни разу не был. Я прихожу в том направлении лишь по печальным предлогам — в то время, когда приходится хоронить друзей. А пьесы не наблюдаю.
В этом нет принципиальной позиции. Просто так получается, что не был ни разу с 1995 года.
— Чему вы обучились у Товстоногова?
— Тяжело сообщить. Он был таковой режиссер, к которому испытываешь безотносительное доверие. По его указанию возможно было сделать все что угодно. Я сыграл множество маленьких ролей, эпизодов. Но на протяжении репетиций у меня было такое чувство, что все крутится около меня. И у каждого артиста было такое же чувство. По окончании Товстоногова тяжело трудиться.
Генетическая потребность любого актера — доверить себя гениальному постановщику. По окончании Товстоногова следующий мой режиссер — Никита Сергеевич Михалков.
— «12 разгневанных мужчин»? В смысле — «12».
— Я пологаю, что это потрясающая картина. И у меня в том месте одна из основных ролей. А в моей жизни случилось легко основное: я реально, глаза в глаза, рука в руку, прожил роль с величайшим режиссером, что, простите меня за нескромность, еще весьма обожал меня как артиста.
А для артиста любовь — это самое ответственное.
Юрий Арпишкин, Гудок.RU
