Душка
Новый фильм голландца Йоса Стеллинга, 8 ноября выходящий в отечественный прокат, – формула современных России и взаимоотношений Европы.
Душка (2007) / Duska
драма
Режиссер: Йос СтеллингВ ролях: Сергей Маковецкий, Джин Бервутс, Сильвия Хукс
Нечасто случается, что для съемки большого европейского фильма привлекается в качестве партнера российский кинопроизводитель. Вернее сообщить, ни при каких обстоятельствах не случается. Тем более страно, что отечественная компания «Твинди» поучаствовала в съемках фильма не абы кого, а самого Йоса Стеллинга – одного из основополагающих режиссеров европейского арт-хауса.
Пускай кроме того и ясно, отчего это случилось: в фильме «Душка» одну из основных ролей играется Сергей Маковецкий, а воздействие частично происходит на постсоветском пространстве.
Кадр из фильма
«Душка» – всего лишь девятый полнометражный фильм шестидесятилетнего голландца, что в 1984?м создал один из эталонов европейского свободного кино – необычнейшего, в далеком прошлом уже ставшего классикой «Иллюзиониста» /Illusionist, de/ (1983), являвшего собой немыслимый, неосуществимый – по всем привычным канонам – гибрид кинематографа и театра. Фильм был снят по мотивам спектакля исполнителя ключевой роли – Фреек Де Йонге; пожалуй, Стеллинг – единственный режиссер, сумевший гармонично объединить сценическую и экранную условность, а заодно – сюрреализм с неординарно естественной и ясной людской пластикой.
В «Иллюзионисте» диалогов не было по большому счету – что отнюдь не убивало интригу; в отсутствие человеческого языка до пределов совершенства дошел киноязык. Стеллинг и дальше сознательно отказывался от дара речи, исследуя возможности немногословной судьбе, взаимопонимания и бессловесного контакта – к примеру, в последовавшем за «Иллюзионистом» «Стрелочнике» /Wisselwachter, de/ (1986), где отставшая от поезда одинокий и путешественница стрелочник преодолевали лингвистические преграды, либо же в искусной короткометражке «Зал ожидания», где немыслимое эротическое напряжение создавалось только посредством взоров. Похоже, что основополагающая для Тарковского метафора, использованная в прологе к «Зеркалу», – преодолевающий логопедические неприятности заика – для Стеллинга кощунственна: его храбрецы двигаются в противоположную сторону, обретая намного больше посредством отказа от слов.
Чай? Кофе?
В «Душке» Стеллинг остался верен себе. Диалогов тут поболее, чем в «Иллюзионисте», но в разы меньше, чем в среднестатистическом кино. Снова перед нами одинокий, загружённый в собственный мир храбрец, и снова он сталкивается с человеком, прямая коммуникация с которым заведомо неосуществима.
Боб – немолодой сценарист, чья бурная юность в наше время превратилась в галерею фотографий в спальне. Солидную часть фильма он неуверено преследует собственную старческую эротическую мечту – юную кассиршу в кинотеатре наоборот, которую по окончании работы увозит в неизвестную молодую судьбу стремительный мотоциклист в тёмном. Боб наблюдает фильм за фильмом, глазеет на деву, промокая под вечным дождем, в перерывах меланхолично пишет сценарий среди замусоренного следами привычного одиночества быта.
Наконец кассирша по случайному капризу оказывается в квартире ошалевшего от для того чтобы подарка судьбы Боба; она выпивает вино и нежно обсуждает со сценаристом его творчество, и кто знает, до чего бы дело дошло, если бы не явление нежданного гостя, инопланетянина из неизвестных славянских земель в шапке-ушанке на голове.
«Боб», – весело тычет он пальцем в сценариста, «Душка», – тычет он в себя. Дева с явным облегчением сбегает; гость с удобством поселяется в квартире Боба. В чемодане у него – горстка тщетного хлама; все, что он может сообщить замученному собственным гостеприимством хозяину: «Чай, Боб?
Кофе?» (только в один раз мы слышим от него более связное высказывание – да да и то в виде стихов Пушкина, каковые он просматривает кассирше, отловив ее в чёрном коридоре).
Душка – услужливый, уютно-домашний, неординарно милый и неординарно неприятный персонаж (Маковецкий, наверное, прямо-таки рожден для таких ролей). Родом Душка то ли с Украины, то ли из России – для Стеллинга это не имеет значение, да и вправду, какая в принципе отличие.
Душка в действительности безымянен; имя его неизвестно, а прозвище придумал сам Боб, когда-то, еще в советское время, побывавший где-то в СССР на кинофестивале (в изображении которого Стеллинг нежданно показал редкий сатирический дар – более забавной пародии на отечественные творческие мероприятия свет еще не видывал). Там-то Душка, все в той же шапке-ушанке, и вылез из толпы фоторепортеров – жестами высказывая желание покурить заграничных сигарет.
Никакого Душки, быть может, и вовсе нет – так он фантомен; не просто так же сцену его рождения в сельском автобусе Боб видит на киноэкране. Душка – немногословный гость, поразительно надоедливый, обременительный и заботливый. Боб его жалеет, ненавидит, пробует убить, но жить без него уже неимеетвозможности.
В то время, когда Душка наконец собирает чемодан и исчезает, Боб, заскучав, отправляется его искать – дабы в следствии оказаться, без багажа и денег, в аллегорическом совершенном пространстве восточноевропейской глубинки – то ли в кино, то ли в раю.
Враждебный двойник
В «Душке», конечно же, Стеллинг снова занимается любимым делом – тщательным изучением многомерной сути родных людских контактов, где матрешками приятель в приятеля положены отвращение и любовь, скука и интерес, ужас и удовольствие от бытовых взаимопересечений. Душка – прямой наследник прошлых персонажей Стеллинга; более того, кроме того автобус, в котором он показался на свет, приехал из того же «Иллюзиониста» (по пути обзаведясь украинскими номерами), причем приехал по уже виденной в том же фильме, усаженной деревьями аллее. И но же в этом случае перед нами не просто порождение причудливой фантазии голландца; Стеллинг в первый раз, наверное, выбрался из собственного красивого герметичного мира, ухватив за хвост очень современный и весьма для нас важный знак.
Кадр из фильма
Одна из расшифровок этого знака лежит на поверхности: нелепый славянин приезжает с малоизвестной целью в приличный европейский дом и принимается мучить собственной бестолковой личностью толерантного хозяина – выгнать некомфортно, а терпеть также невмочь; меньше, неприятности иммиграции, интеграции и т. д. По всей видимости, присутствует в фильме и таковой, мягко говоря, несложный суть – но, в случае если б Стеллинг им и ограничился, вышло б у него линия знает что (не просто так, в то время, когда он изображает в качестве эпизодического персонажа хрестоматийного русского иммигранта – какого-либо хлещущего водку живописца, получается у него самая не сильный сцена фильма). Стеллинг в действительности говорит, как и положено одному из лучших нынешних европейских режиссеров, о большем.
Недаром же посредством того же необузданного живописца Душка информирует Бобу: я твой приятель, я буду с тобой неизменно, я тебя не кину, пока не захочешь. И недаром Боб так страдает, лишившись в следствии Душки, что ему, конечно же, не просто приятель. Скорее брат, в противном случае а также вот таковой вот мистический двойник – лишенный дара речи, раздражающий, с тараканьей маниакальностью засыпающий в стакан чая килограммы сахара, но наряду с этим – поразительно родной.
Душка – кроме того не персонаж; это оживленный волей живописца механизм осознания внутричеловеческого родства. Это намеренно лишенный личных линия Второй – пришедший соскрести с европейского интеллигента коросту застывших воспоминаний и тоскливых, хоть и эргономичных, привычек. И самое увлекательное, что этим Вторым выясняется инопланетянин как раз из России.
Родной чужак
То, что Российская Федерация – подсознание Европы, в далеком прошлом уже расхожее место. Но ж возможно постараться посмотреть на эту формулу – которая, как все банальности, одномерна – с неожиданной стороны. Под подсознанием в большинстве случаев понимается место сосредоточения архетипов, неосознанных инстинктов и снов; но в этом случае занимательнее второе.
Подсознание – внеличная часть личности; являясь частью человека, оно полностью ему не в собственности. Совершенно верно такие же неоднозначные взаимоотношения у России с Европой; мы помой-му ее часть, но все же где-то в стороне. В зависимости от точки зрения – то сбоку, то снизу, то сверху. Каким-нибудь испанцам, к примеру, не придет в голову отслеживать появление собственных соотечественников в качестве персонажей иноязычных фильмов; мы это делаем неизменно.
Частично, само собой разумеется, из-за комплекса ревнивого провинциала; но еще из-за рвения лучше рассмотреть себя.
Это сложно было сделать, рассматривая генерала Грубозабойщикова из бондианы и монстрообразного Ивана Драгу – враждебных песьеглавцев из неизвестной Гипербореи, порожденных голливудской фантазией инопланетных чужаков; не легче – любуясь на Арнольда Шварценеггера в образе советского милиционера-терминатора Данко из «Красной жары» /Red Heat/ (1988) (образ русского приятеля получался таковой, что неприятель отдыхал); более человечно смотрелся умело орудующий кувалдой астронавт Андропов из «Армагеддона» /Armageddon/ (1998), и совсем узнаваемы – забавны, страшны и печальны – русские в западных фильмах 90?х и нулевых. Бессердечные жулики-эмигранты с потными подмышками из «Счастье» /Happiness/ (1998) Тодда Солондза.
Радостные в собственном первобытном, заимствованном у Кустурицы удальстве персонажи «И все осветилось» Лива Шрайбера. Ужасная, выкинутая на обочину судьбы Лиля из «Лиля окончательно» /Lilya 4-Ever/ (2002) Лукаса Мудиссона.
И вот сейчас – просветленный в собственной бессловесности Душка. Персонаж с весьма совершенно верно выбранным именем – от него одновременно и душевно, и душно. Чужое, но родное существо, с которым жить мучительно тяжело – но без него запрещено никак.
Похоже, это достаточно правильное изображение нынешних взаимоотношений Европы с Россией.
