Екатерина васильева:мое прошлое – ужас
15 августа одна из самых известных актрис российского кино Екатерина Васильева отметила собственный юбилей. Ее знают и обожают за роли в таких картинах, как «Бумбараш», «Обычное чудо», «Экипаж», «Чародеи», «Приходи на меня взглянуть». Сейчас актриса с головой ушла в православие.
Незадолго до собственного дня рождения Екатерина ВАСИЛЬЕВА в интервью отечественному обозревателю поведала, что вынудило ее пересмотреть ценности и жизненные позиции.
– Екатерина Сергеевна, кое-какие, говоря о вашем уходе в Церковь, ехидно подмечают: «Грехи замаливает…»
– Они близки к истине. Любой человек, приходящий в Церковь, замаливает грехи. Мне лишь не нравится интонация, с которой говорят об этом – говорят без любви. Но я снимаюсьв фильмах, играться в антрепризах и никуда, как кто-то говорит, не уходила. Я только возвратилась к вере.
на данный момент целый отечественный народ возвращается в собственный обычное состояние – он возвращается к православной вере, которая была, имеется и будет базой смысла назначения государства российского и русского народа. Вера – это стержень народа, его суть, его талант, его миссия. Исходя из этого сейчас не быть религиозным человеком все равно что раньше быть религиозным. Вспомните, как уничтожали веру, Хрущев давал слово «последнего попа продемонстрировать по телевидению».
В XX веке Церковь была практически на грани уничтожения, и посмотрите – какое чудо! – все храмы переполнены.
– Для вас Церковь и вера одно да и то же?
– А как же? Без Церкви нереально спастись.
– А из-за чего так много течений в православии?
– Вы, возможно, про секты рассказываете. Каноническая вера одна – православие. В то время, когда Церковь именуют консервативной, то это либо от непонимания, либо от неприязни.
Она не изменилась со времен Христа.
– Имеется такая поговорка: «Подальше от Церкви – поближе к Всевышнему».
– Ой, нет, нет. Это не для меня. Мое – это «Кому Церковь не мать, тому Всевышний – не папа». Моя позиция – без Церкви спасения нет.
Лишь в ней мы приобретаем благодать, и в ней свершаются семь таинств. Конечная цель отечественная – спасение души, и без Церкви она неосуществима.
– Ваш сын Дмитрий поступил в семинарию сразу после окончания ВГИКа?
– Я кроме того не грезила об этом и не считала, что он решится на таковой поступок. У него были все сведенья чтобы быть успешным в собственной профессии.
– Но он, думается, так и не снял ни одного фильма?
– Нет, он поставил дипломный спектакль, и все. На дипломном курсе ему необходимо было выбирать между Церковью и искусством. Он был талантливым.
– Да и ваше имя, возможно, помогло бы.
– Я не та мама, которая стала бы помогать. Позже, я же не Михалков и не Янковский. Но я желаю заявить, что эта сфера, кино, – это определенные отношения, определенный тон, определенная жизни и эстетика поведения, определенные взаимоотношения с людьми.
– Сейчас актеров приглашают на передачи как специалистов по различным вопросам. Такое чувство, что без них ничего не решится. Как оправданны эти ожидания?
– Мы везде, кроме того в проповедниках, мы – самые популярные люди. Раньше нас, как шутов, кроме того на порог дома не пускали, а сейчас – вот что сатана сделал: самая богонеугодная профессия делает нас преподавателями нравственности. Артистов как серьёзных людей приглашают в различные передачи, и люди слушают их, как гуру. Поэт в Российской Федерации больше, чем поэт.
Так же и артист в Российской Федерации больше, чем артист. Мы стали непререкаемыми авторитетами, а жизнь у нас далеко не святая. Мы не имеем права быть фаворитами, а в телепередачах решаем ответственные национальные неприятности.
Фантастика какая-то!
– Не смотря на то, что вы не совсем лестно отзываетесь о творческой среде, вы раньше, подозреваю, ощущали себя в ней комфортно. Вспоминаете о той жизни?
– Вспоминаю. Я была во МХАТе Олега Ефремова 14 лет, в самый расцвет его театра. Во МХАТе тогда был звездный состав, и у нас были фантастические актеры – они были моими партнерами, я была их партнершей. К кино я относилась не так, как к театру. В кино мною мало чего хорошего сделано, одни эпизоды, не смотря на то, что снялась в огромном количестве картин.
В театре я трудилась полноценно, очень сильно и мощно. Грех жаловаться. Мне повезло, поскольку я трудилась с лучшими режиссерами страны, мною дорожили. Не считая признательности к ним я ничего не испытываю, но это прошлое с духовной точки зрения – кошмар. У меня были большие роли, к примеру, Клитемнестра в постановке Питера Штайна «Ореста».
Это одна из самых сложных ролей мирового женского репертуара. Дабы ее сыграть, необходимо что-то мочь. Но я дала согласие на предложение Штайна не только из-за работы, еще и из-за денег.
Я с 1987 года начала ходить на работу из-за денег.
– А до этого безвозмездно ходили?
– По любви. По страсти. Я весьма обожала театр, весьма обожала играть в театре. Театр был моей судьбой, как и у любого актера.
Тут ничего не сделаешь, такова актерская среда: в случае если без шуток трудишься, то живешь данной работой.
– Ваши коллеги частенько обожествляют режиссеров. Вам также это характерно?
– Нет. Осознаёте, театр – это перевертыш церкви. Он кроме того устроен как насмешка над церковью – сцена как алтарь за занавесом. В театре все с точностью до напротив, это явление совсем дьявольское. Любой режиссер настаивает на том, что он мессия.
Исходя из этого все актеры воспитываются в духе, что театр – это храм, и в нем помогают. Как раз помогают, а не трудятся. Любой режиссер как бы колдует, ставя спектакль.
Ему в обязательном порядке необходимы единомышленники. Практически все режиссеры помешаны на собственной профессии и требуют фанатичного отношения к работе от актеров, даже если они собирают их ненадолго – на один спектакль либо на съемку фильма. Эти постановочные группы – как мелкие секты. У меня ни при каких обстоятельствах не было очарования режиссером, ни при каких обстоятельствах никого из них не обожествляла.
Господь хранил меня от этого. Я осознавала, кто из них гениален больше, а кто меньше, но дабы обожествлять – ни при каких обстоятельствах! Не было ни одного режиссера, с которым у меня не было
бы выяснения взаимоотношений на эту тему, по причине того, что они ощущают кожей, что человеку не весьма интересно и что у него имеется вторая жизнь, вне сцены. У меня всегда была еще какая-то вторая жизнь. А мы, актеры, по их логике должны были погибнуть на сцене.
– И вы спорили со всеми режиссерами?
– По-различному. Единственный, кто не сказал со мной на эту тему, – Занусси. Он весьма умный человек, и у него самого большой зазор в это же время, что он делает, и тем, что в него самого.
Он весьма верующий человек, и в этом смысле с ним весьма легко.
– Вам было легко с ним трудиться?
– Он великий режиссер, мастер, и он замечательно осознаёт цену собственной работы, исходя из этого требует от актеров порядка, отдачи и дисциплины. Он брал меня в собственный спектакль как звезду, которая может трудиться скоро и грамотно, которой не нужно продолжительно и по сто раз растолковывать, что от нее желает режиссер. Но Занусси – это исключение.
Питер Штайн один раз перед премьерой собрал всю труппу и кричал очевидно в мой адрес о том, что театр для него – религия. Ему патологически не хватало моей преданности. Исходя из этого мы с ним и разругались в кровь, в то время, когда закончился договор. Ему недоставало моего фанатизма, моего присутствия в спектакле.
Технически ему не к чему было придраться в моей работе, но он осознавал, что моя душа не на сцене.
– Получается, что режиссеры – богоборцы?
– Само собой разумеется.
– А как же тогда Михалков, публично бьющий земные поклоны?
– Никита – верующий человек. Но я сказала не о верующих режиссерах, не о церковных. Я вот не осознаю тех, кто говорит: «Я верующий, но это весьма интимное.
Не нужно об этом сказать». Из-за чего не нужно сказать? В случае если человек так говорит, значит, он не ходит в церковь, не причащается.
– Имеется роль, которую вы довольно часто вспоминаете?
– Нет.
– А вот кое-какие актеры говорят: «Я эту роль, как ребенка, родил».
– Я не обожаю такие сравнения. Мне думается, что это пошло. Ни при каких обстоятельствах не сказала «мое творчество», «эту роль я родила в муках творчества», «эта роль как ребенок». Это плохо так сказать. Для меня было чем-то страшным, в то время, когда люди, умирая на сцене, позже бились в истерике, плакали.
Я не имела возможности наблюдать на это без сожаления.
– В текущем году вы управляли жюри «Золотого витязя». Вам нравится мысль фестиваля православного кино? Так как не существует фестивалей буддийского либо мусульманского кино.
– Имеется фильмы с религиозным содержанием. А где вы видели православное кино? Я его не вижу.
Другими словами оно имеется, но его не показывают обширно.
– Но фестиваль-то имеется.
– На него отбирают фильмы, каковые повествуют о жизни человеческого духа. На этом фестивале, кстати, неизменно весьма сильная программа документальных фильмов. Документалистика – это самое сильное, что имеется у нас в кинематографе.
На фестивале было довольно много фильмов о обычной, добродетельной жизни людей, каковые живут по заповедям. Добродетель не неинтересна, но телевидение и кино стали индустриями, каковые трудятся против нее.
– Возможно ли назвать «Страсти Христовы» христианским фильмом?
– Я не видела его и по большому счету ничего не наблюдаю, что связано с самим Христом, и не осознаю этого. Как это необходимо наблюдать? Стоя? Сидя? В любом случае, это святотатство. Осознаёте, у каждого из нас имеется собственный представление о Христе, собственные взаимоотношения с ним. Желаете вы либо нет, но по окончании просмотра перед глазами окончательно остается определенная картина. Я категорически против этого.
Возможно, кому-то данный фильм отправился на пользу, может, кто-то уверовал по окончании него, но лично мне эта картина не нужна.
– Вы снимались в фильмах Динары Асановой. Их возможно назвать христианскими?
– А где в том месте говорится о вере? Я же говорю конкретно о вере в Всевышнего, о религиозном содержании, вы же рассказываете о нравственности. нравственность и Духовность – это совсем различные вещи. Культура – это культура, а духовное – это религиозное. Для чего морочить голову тем, что писатели, поэты, живописцы, театры – это духовное.
Это совсем второй университет – нравственный, культурологический, но не духовный. Дух имеется лишь в Церкви. Никакой претензии на воспитание духовности деятели культуры не имеют. Меня любой раз раздражают беседы, что у актеров имеется что-то духовное. Культура именно на этом и погорела – она претендовала на университет воспитания и проиграла, по причине того, что интеллигенция была неверующая.
Так, проиграла и Российская Федерация. Исходя из этого деятели культуры несут огромную ответственность за то, что случилось с Россией. не забываю, как я обратила внимание, что на весьма многих могилах царских офицеров на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа нет ни дат, ни регалий, а имеется лишь надпись «Господи, спаси Россию».
Ни при каких обстоятельствах не забуду, какое чувство произвели на меня эти слова. Они как крик.
– А кто на данный момент, на ваш взор, способен спасти Россию?
– Лишь вера. Лишь Господь. Вторых вариантов нет. Он неизменно ее выручал. Посмотрите, сколько святых мучеников дал ХХ век! Столько не дала вся Церковь за 20 столетий собственного существования. Никакая интеллигенция России не окажет помощь. По окончании расстрела Белого дома в первой половине 90-ых годов двадцатого века по просьбе Владимира Максимова я дала интервью «Правде».
В том месте я сообщила приблизительно следующее: куда ни ткнись, везде виноваты мы, интеллигенция, это мы довели страну до для того чтобы состояния, это с благословения и нашего упущения страна стала таковой.
– Что вам сообщили на это коллеги?
– Я мало общаюсь с теми, кто когда-то был кругом моего общения. не забываю, что в тот сутки, в то время, когда вышла эта статья, я была в Переделкино, в доме творчества. За завтраком ко мне подошел Анатолий Гребнев и задал вопрос, просматривала ли я собственную статью?
Я была рада тому, что она вышла, а Гребнев сообщил мне, что это ужасная статья: «Как ты имела возможность такое сообщить?» Я до сих пор считаю, что все, что сообщила в том интервью, так и имеется. И не отмежевываю себя от того, что делала интеллигенция – сама принимала участие в этом.
– Как вы думаете, из-за чего Олег Янковский при его-то возможностях не стал снимать дорогостоящий сериал, а снял фильм «Приходи на меня взглянуть»?
– Молодец, что снял! Может, ему Господь так посоветовал. Божеская так как картина оказалась.
По сценарию основной героине было столько же, сколько и мне в тот момент – 55 лет, и я считала, что Янковский предложит мне эту роль. Но он попросил меня сыграть старая женщина. В театре я игралась старая женщина, но в том месте был грим, на экране он более заметен. Я сказала ему, что буду стесняться и думать неизменно о гриме, на что он мне, радуясь, сообщил: «Ну, не такая уж ты и молоденькая». Я уговаривала его дать мне роль героини, а он сказал, что ему это не весьма интересно будет, сказал, что роль старая женщина занимательнее.
Мне весьма понравился сценарий, и я скоро дала согласие. Позже считала, что так не бывает в жизни – таковой сказочный материал для православной актрисы. Никаких внутренних препятствий у меня не было.
– Имеется, значит, христианское кино?
– Да, но таких картин – единицы.
– Вы согласились, что сейчас играетесь лишь из-за денег. У Меньшикова также из-за них сыграли в его спектакле «Горе от ума»?
– Понимаете, в этом случае как-то складно все вышло – и из-за денег, и спектакль хороший оказался. Это было весьма успешное сочетание. Мне весьма нравился данный спектакль. Я игралась саму себя, и, думается, зрители осознавали это. Я избалованная актриса, привыкла к громадным ролям, аплодисментам, цветам.
В «Горе от ума» прием был потрясающий, мне было приятно, что меня не забыли – как человека и актрису. Поразительно тепло встречали. Я не знаю, чем заслужила такую любовь, но она очевидна.
– У вас так как имеется и украинские корни. Точно смотрели за прошлогодней «оранжевой революцией» на Украине?
– Я весьма волновалась все это. Моя мама украинка, она племянница Антона Макаренко. Я довольно часто бываю в Киеве, в Лавре.
Что касается Ющенко, то я ко всему, что исходит с Запада, отношусь отрицательно.
– А Ющенко – человек Запада?
– Мне так думается, не смотря на то, что мы знать, возможно, ничего не можем. Не вдаваясь в подробности, сообщу: все, что связано с Западом, подвергаю сомнению. Действительно, с 1993 года я особенно не вникаю в политику.
Тогда мой батюшка сообщил мне, что будет лучше, в случае если я буду молиться в храме, чем бегать по баррикадам.
– Ваши браки с Сергеем Михаилом и Соловьевым Рощиным были не весьма продолжительными. Они подтверждают тот факт, что творческие люди не смогут продолжительно сосуществовать?
– Не пологаю, что это так, не смотря на то, что постоянные творческие браки в творческой среде редкие, их мало. Понимаете, нам искалечили всю жизнь, забрав у нас Всевышнего. Если бы я знала, что делаю, то ни при каких обстоятельствах не прожила бы собственную жизнь так, как прожила.
Если бы я знала о Всевышнем так, как знают о нем на данный момент с детства мои внуки, то ничего из того, что я делала, не сделала бы – не отправилась бы в актрисы, ни с кем не разводилась бы, нарожала бы большое количество детей, по большому счету все делала бы по-второму. Все, что я делала, было от безбожия, от самости, гордыни, тщеславия…
