Мы советский строй как бы простили
Живописец-постановщик «Иронии судьбы. Продолжения» Валерий Викторов говорит о том, из-за чего квартира Нади из ветхой «Иронии судьбы» не может служить словарем советского быта.
Кадр из фильма
— Один из главных героев «Ирония судьбы, либо с легким паром!» (1975) – двухкомнатная квартира. В такие квартиры в один момент вселились Женя и Надя. В чем основная изюминка малогабаритной среды обитания?
— Осознаёте, в том месте все так хитро устроено… С одной стороны, был задан очень важный образ – панорама новостроек, однообразные дома с однообразными окнами. Весьма правильная по смыслу панорама, она ответственнее, чем сама квартира. Квартира-то именно не была стереотипной. Она достаточно дизайнерски смотрелась для финиша семидесятых, в темно-зеленый цвет стенки не красили. Мы уже забыли, как жили, забыли это убожество бежевых стен.
И габариты данной квартиры совсем сумасшедшие: больше 120 метров, это не типовой проект.
— А где они забрали такую квартиру?
— Нигде, они выстроили декорации. Была традиция показывать самую малость лучше, чем имеется, легко дабы грузилова не было, дабы легче, ярче была жизнь.
Я – театральный живописец, 25 лет в театре проработал, 100 пьес поставил. Проанализировав фильм Рязанова, я пришел в восхищение. Вся квартира выстроена так, что из самых дальних углов – из кухни, из помещения мамы, полностью через большую комнату – получаются такие прострелы, возможности до самого финиша квартиры. Для кино глубина – это крайне важно. В то время, когда глубина исчезает, начинается сериал: стена с эстампом, пространство гостиницы.
Тоскливо, малобюджетно и невыносимо, как колония.
Второй принципиальный момент – оптика. В случае если в закрытом пространстве использовать длиннофокусную оптику, объективы больше 100мм, мы пространство сплющиваем, предметы, находящиеся на громадном расстоянии друг от друга, как бы склеиваются. Они применяли, наверное, такую оптику с узким углом и длинным фокусом.
Так, у них не получилось неправды. Меня самую малость тревожит, достаточно ли долгий фокус был у нас.
— на данный момент так шепетильно исследуют «Иронию судьбы», пробуют отыскать тайные символы в пальто Ипполита и «ботиночках на узкой подошве…
— »Ирония« неимеетвозможности являться словарем советского быта. У меня большой опыт собран на »Дозорах«. Вот в том месте, на квартире Светланы, мы собрали настоящий музей, в том месте были неповторимые коллекции знаковых вещей.
В то время, когда мы над »Дозорами« трудились, приходили люди и говорили: »Ой, у меня у мамы такая была«. Понимаете, такие стаканчики с надписью и носиком »Привет из Кисловодска«. Либо коврик размером полметра на метр, и в том месте выткана такая, понимаете, в прибалтийском стиле женщина, как на чеканках. Это фантастические вещи, они тревожат.
Осознаёте, мы в »Дозоре« таких клопов достали! У нас был азарт, мы переоценивали реальность и историю, коммунистический строй как бы простили, с моей, по крайней мере, точки зрения. То, что я всю жизнь ненавидел, то, с чем я боролся все это время – с этими кривыми плоскостями, потеками краски, – то, что я всю жизнь сглаживал… Каким бы убогим данный быт ни был, он стал стилем.
Лишь представьте себе: однообразные серванты, однообразные обои, бежевые по большей части, и три великих краски – половая, зеленая и голубая. Все было покрашено в три цвета, скамьи, панели, стенки в публичных учреждениях. Половая краска – это, в действительности, добропорядочная терракота. А вдруг сказать о синей, то для всей отечественной азиатской степи светло синий цвет – это цвет Тенгри, цвет бога и неба монгольского.
И в то время, когда это происходит в течение практически ста лет на таковой огромной территории, то каким бы убогим оно ни казалось, это преобразовывается в стиль.
— Говорят, что количество эффектов, компьютерных съемок в «Иронии» больше, чем в «Дневном дозоре» (2005), 800 либо больше сцен сделано на компьютере. Какие конкретно смогут быть эффекты в фильме про квартиру и снег?
— К примеру, эпизод на крыше. Рассматривался вариант съемок на настоящей крыше, но стало известно, что в том месте легко тупо страшно. Другими словами, выстроили крышу. Но персонаж на ней повисает и чуть не падает – это ж необходимо строить целый двор! А мы все нарисовали: клочок крыши, пятачок, а около город, дворы, колодцы, Исаакиевский вклеили.
Вот такие эффекты.
— »Ирония судьбы. Продолжение« может стать энциклопедией нашей жизни?
— Мы были поставлены в рамки жанра новогодней сказки, хорошей, горячей. Эта сказка опирается на мир, потрясающе любимый народом уже 30 лет. Это же было полное драматургическое совершенство.
Я позже все эти схемы нарисовал, это легко красота, Пифагор какой-то. Рязанову с таким драматургом, как Брагинский, было легче снимать кино, чем нам.
Мы сходу сделали вывод, что не уничтожим пространственное и цветовое ответ, которое уже 30 лет живет в сознании зрителя. В начальных вариантах сценария данный персонаж – Надя – была то архитекторшей, то дизайнером, то фотографом. Появлялась соответствующая интерпретация интерьера, мы много лишних действий предприняли.
Позже уже, чуть ли не в то время, когда начались репетиции, оказалось, что не вяжется данный образ с актрисой.
В то время, когда все самую малость уравновесилось в сознании, мы осознали, что квартира складывается из двух миров – мир Нади и мир мамы. Мир мамы – именно эра 70-х, и крайне важно было это чувство сохранить.
— А Надя живет с мамой?
— Ну да, они совместно живут в квартире. Маленькая мамина помещение – это ее пространство, с фото выпускных классов, она же учительница. А большую комнату поделили пополам. Часть ее – главная база Нади. А часть помещения заполнена по диагонали вещами мамы. Безумный советская полированная стена, ее нам чехи по чертежам изготовили. Если бы она была нужна в одном экземпляре, мы имели возможность бы в Москве такую отыскать либо в Праге – в том месте огромные ангары мебели, которую возможно приобрести за бесценок.
Но мы же выстроили три квартиры. Мы сделали три всецело готовых фрагмента в различных ракурсах, с готовым светом. Все сцены снимались весьма скоро, актеры же весьма заняты, они не стали бы сидеть в коридоре и ожидать, пока переменят декорации. Было нужно целый реквизит обнаружить в двух-трех экземплярах. И эти стены а также.
Я в то время, когда заметил, как они эти стены изготовили, в каком качестве… в том месте кроме того были такие медные молдинги. Уровень качества, понимаете, легко румынское, кроме того круче.
В стенку мы, очевидно, поставили хрусталь. Мы желали сделать максимально сказочно, расставить и подсветить. Мы приобрели в Праге безумный цветной хрусталь…
— Синенький?
— И синенький, и красненький, и голубенький, и розовенький. Я таковой прям иконостас сделал в самой стенке, легко эдем, красота. Такие ладьи, понимаете, салатницы…
Мир Нади, легко прекрасной девушки, студентки – это »Икея«. Это то, что на данный момент объединяет всех. Само собой разумеется, »Икея« стоит лишь у ноль целых одной сотой процента обитателей данной страны, в действительности. В случае если шагнуть чуть-чуть в сторону, волосы дыбом поднимутся.
Кое-какие живут как в XIII веке, кое-какие – как в четырнадцатом. Но для столичной, крупногородской публики, для тех, кто ходит в кино, »Икея« – ответственный символ.
В Праге совершенно верно такая »Икея«, как в Москве либо любом втором городе. У меня трудился потрясающий живописец по реквизиту, Маша Атаманенко. Чехи от нее легко охренели.
Она с точностью до миллиметра знала, где в »Икее« какая шалабушка лежит, на каком месте, на какой полке. Отечественные визита магазина были так быстры и плодотворны, чехи просто не могли осознать, как один человек может все это запомнить.
Еще в квартире Нади имеется японская двустворчатая ширма. По моему представлению, она стояла именно в том месте, где холодильник стоял в рязановском фильме. Ширма, затянутая белым шелком, дает мягкий рассеянный свет, для оператора крайне полезный.
Мы ее нашли на барахолке, понимаете, громадный самолетный ангар, где реализовывают вещи, в то время, когда какой-нибудь ресторан обанкротится. И вот обанкротился китайский ресторан. В том месте стояло штук 7-8 ширм из тёмного дерева, инкрустированных яшмой, нефритом, молочным, как баранье сало, и птицы феникс величиной сантиметров по 30, резные, из какого-либо камня. Любая ширма стоила 200 долларов.
Мы, не вспоминая, приобрели одну. В кино должно быть большое количество вещей, таковой фон, кроме того пускай окажется каша. Основное, дабы эта каша была выстроена по цвету, дабы было чувство густоты.
У меня были весьма твёрдые требования по цветовой гамме, мы как бы живописью занимались, все делали в холодной гамме, по причине того, что это зимняя история, летние цвета были недопустимы. В то время, когда на съемках у Безрукова в рекламных целях показался черно-желтый шарфик, я чуть в обморок не упал – так он диссонировал.
— Вы снимаете на современную цветную пленку и воссоздаете гамму, которая была на пленке »Свема«. Не было мысли снять »Продолжение на такой же пленке, с блекленькими цветами, как у уникального фильма?
— Это один из главных вопросов. Но я думаю, тут нет никакой опасности. Осознаёте, у нас трудится зрительная память, подсознание. В случае если нам показывают красное яблоко в изображениях различного качества, все равно мы знаем, что это красное яблоко. Отечественный мозг весьма скоро трудится, мы делаем эту поправку на пленку, на уровень качества печати. В живописи тон ответственнее, чем цвет.
Зеленые с бежевой полосой стенки будут узнаваемы, даже в том случае, если будут бросче и тверже – у Рязанова были обои, а мы сделали такую дизайнерскую роспись. Мы не уничтожили образ, кроме того, мы тупо его повторили, осознавая, что не должны ничего поменять. Не смотря на то, что, казалось бы, трудно предположить, что они 30 лет не делали ремонта, а вдруг делали, то повторили рисунок обоев. Для зрителя ответственнее сохранить узнаваемый образ квартиры.
Все стало бросче, зритель почувствует, что это современная роспись, а не обои – это и даст ему чувство, что квартира та же самая, но прошло тридцать лет. Мы время дали за счет разработки, за счет формы, а не литературы.
