О любви, о любви
Фестиваль «Лики любви» начался с показа фильма «О любви»
Любовь, по фильму, – что-то чёрное, тяжелое, страшное, ведущее человека к смерти. Это и не любовь кроме того, а подобие фитиль , что может вяло, пошло тлеть, может в радостной экзальтации шипеть и разбрызгивать фейерверки шутих, быть может внезапно распылаться костром – но все равно ведет к смертоносному взрыву.
Кадр из фильма
Соловьев еще со времен «Ассы» увлекся игрой в знаки, в постмодернистский интеллектуальный стеб, в молодежную лексику. «О любви» – первый за многие годы фильм, где он практически поступился правилами: возвратился к любимому Чехову, к стилизованным под старину картине, актёрской повадке и тексту. Это импровизация на темы трех чеховских миниатюр – «Врач», «Володя» и «Медведь».
Храбрецы одной новеллы переходят в другую, причем автора не смущает, что немногословный в первой части храбрец Абдулова внезапно делается страстным и напористым во второй и вовсе куда-то растворяется в третьей. Лишь дама в каждой новелле собственная, но к финалу все трое соберутся за одним домашним столом, дабы совсем заклеймить не сильный пол как несущий в себе неправда, измену и в конечном счете смерть.
Оказался мрачный, не смотря на то, что и визуально изысканный фильм. Это вправду весьма вольное прочтение Чехова, но возразить тяжело – возможно просматривать и без того.
Кадр из фильма
Первая новелла: достаточно гнусная, от скуки, измена героини Евгении Крюковой; эта измена тянется через годы так, что уже неизвестно, от кого растет в доме сын. Сюжет второй прекрасно известен по превосходной картине Исидора Анненского «Медведь» – тут Александру Абдулову и Татьяне Друбич приходится вступить в состязание с Михаилом Ольгой и Жаровым Андровской, а ведь их выполнение чеховской шутки доселе казалось эталонным.
В третьей пятнадцатилетний Володя влюбляется в зрелую даму, она играется с ребёнком снова же от скуки, заходит на большом растоянии, испытывает омерзение от бессмысленности игры, отбрасывает мальчика, как надоевшего щенка, Володя стреляется. Первая часть практически остановилась, тут ритм как у Сокурова, т.е. фактически отсутствует, она вся складывается из статуарных портретов, изысканно выстроенных натюрмортов, выверенного до тягостного порхания молчания и миллиметра бабочки.
Время от времени жгучая мелодрама обрывается в фарс, и врач (Збруев), порывисто обняв Ольгу (Крюкова), ее неожиданно сбрасывает с себя, как таракана, в никуда. Вторая часть идет стремительным крещендо, от элегии к дуэли; в третьей солирует испуганный собственной страстью ребёнок, что практически с кошмаром прислушивается к происходящим в нем суровым процессам – эта новелла вся на выжидании, предощущении чего-то огромного, талантливого раздавить. самые яркие актерские работы сосредоточены во второй и третьей новеллах: Татьяна Друбич нашла новую для себя энергетику, неотразимую азартность стремительной, как бобслей, игры, Александру Абдулову тут разрешили проснуться по окончании летаргии первой части, и он продемонстрировал собственный известный темперамент; школьник Кирилл Быркин в роли Володи передал мрачную пугающую тяжесть первой юношеской страсти, где на кону – вся жизнь либо, быть может, смерть.
Кино Сергея Соловьева – музей имени Пушкина в пору «Декабрьских вечеров»: музыка сопряжена с живописью. Все другое, включая кроме того актеров, вторично. Половину времени на экране актеры талантливо позируют в композициях-гербариях (тут особенно хороша Евгения Крюкова).
Свет, контражур, полутень, дымка, обдуманно смещенная цветовая гамма… – Соловьев не напрасно весь год не пускал картину на экран, получал адекватных оригиналу копий: тут в полутонах всякий смысл. Музыка дирижирует светописью, светопись диктует музыкальные краски. Композитор Андрей Головин кроме того не формирует, а вплетается собственной музыкой в неспециализированное симфоническое развитие фильма, которому не просто так придана трехчастная музыкальная форма: largo – allegro – lento.
Время от времени в партитуру входит хрупкая фортепианная тема, стилизованный под древний вальс напев, прелестно придуманный и сыгранный Анной Соловьевой. Но появляются и постмодернистские приколы, также капельные, точечные, в микродозах, дабы уничтожить единство времени, но не нарушить очарования: гимназист Володя сует в уши затычки плейера и пара секунд слушает битлов: идут века, а природа любви не изменяется.
Кадр из фильма
Совершенно верно так же легким мановением дирижерской палочки Соловьев вводит мимолетные «напоминания о Чехове»: вот в кадре упорно есть пистолет – ружье, которое выстрелит, вот героиня говорит про автора «Неба в бриллиантах», а вот музыкальным лейтмотивом проходит образ корчащегося в муках мальчика – сперва мелкого, умирающего от заболевания, позже громадного, умирающего от любви. Вводит в хрестоматийное чеховское хрестоматийное соловьевское: появляется неизбежный карлик (артист Валерий Светлов в роли полуобморочного Луки – отдельный блестящий концертный номер). Открыто педалирует приметы распада: рояль с проваленными клавишами, на котором чудесным образом музицирует героиня, появился на экране, возможно, не вследствие того что на «Мосфильме» не нашли рояля исправнее.
Я думаю, это самый цельный, но и самый спорный фильм Соловьева. Он в полной мере свободен в общении с классиком, кроме того имеет в титрах вызывающее «SAS – Checkov». В нем имеется следы упадка стиля, что делается самодовлеющим. Имеется черты декаданса – верный показатель кризиса идей.
Одновременно с этим картина как будто бы бы концентрирует все ранее сообщённое Соловьевым и выносит собственный достаточно неисправимый решение суда. Примерно как финал Шестой симфонии Чайковского перечеркнул все яркие излучения ее меланхолического вальса и звучит сейчас в основном на похоронах высших госдеятелей.
