Второстепенные люди
Кира Муратова – из тех режиссеров, чье творчество возможно или безоговорочно принимать, или так же безоговорочно не принимать. Третьего не дано, никакие «все это прекрасно и талантливо, но…» либо «это чистый формализм, но…» тут не проходят. Муратова, как ни необычно это может раздаться, полностью ясный с позиций мысли, художественных средств и эмоций режиссер.
В ее картинах нет, сколько бы ни искали дотошные зрители и недоброжелательные киночиновники, подводных камней, с большим трудом поддающихся расшифровке знаков, запутанных противоречивых образов.
Многие критики склонны вычислять вершиной творчества режиссера «Астенический синдром» – быть может, вследствие того что, снятый на переломе эр, он стал собственного рода знаком, портретом времени. Следующие муратовские картины – «Чувствительный милиционер», «Увлеченья», «Три истории», – не уступающие, думается, по качеству, были уже более личными, в определенном смысле камерными, разглядывающими добродетели и человеческие пороки вне временного, публично-политического контекста.
Кадр из фильма Второстепенные люди
по поводу Муратовой обожают порассуждать и поспорить – обожает она людей либо не обожает, и кого она обожает больше – людей либо лошадей. Новый фильм режиссера «Второстепенные люди», думается, ни у кого не должен покинуть сомнений: обожает она людей, обожает. Обожает ласково, но рассудительно, мило, но язвительно, не раздумывая вынося на зрительский суд всю абсурдность и человеческую дурость в этот самый момент же прощая не глядя.
Закрученный и сам по себе забавный сюжет по сути никакой смысловой нагрузки не несет. Участковый доктор (Сергей Четвертков, он же и соавтор сценария) оказывается случайным убийцей – толкает пьяного агрессивного Васю, чтобы угомонить легко, а тот валится замертво.
Сожительница Васи, домработница в недостроенном доме нового русского (правильнее – нового украинца, фильм-то снят на Украине, где все и происходит) Вера (Наталья Бузько, звезда комик-группы «Маски-шоу») ни за что не желает идти в милицию и, пристав к врачу, как банный лист, вовлекает его в продолжительное приключение с трупом в громадной хозяйственной сумке. Действительно, солидную часть собственного хождения с трупом Вера проделывает в компании со сбежавшим из психбольницы юным дебилом Мишей (Филипп Панов), безоговорочно поверившего, что в сумке – труп любимой вериной собаки, которую направляться похоронить подальше от людских глаз.
Труп, назойливым лейтмотивом катающийся по фильму в сумке, сам по себе не привносит ни тягостного ощущения, ни чернушного оттенка. Целый эмоциональный тон картины сначала дает уверенность в необыкновенной нереальности происходящего, которая парадоксальным образом зиждется на необыкновенной же действительности. Все похоже на сон – ужасный, но радостный.
Ужасный – по причине того, что через чур много кругом трупов, опасностей, преследующих героиню эксгибиционистов, сумасшедших, толпами гуляющих по городу. Радостный – по причине того, что это сон на грани пробуждения, на данный момент откроешь глаза – и ни тебе трупа, и ни тебе назойливых половых органов. Все как будто бы понарошку, все должно разрешиться само собой.
Так и происходит: Вася прекрасным образом оживает в собственной сумке, кинутой в камеру хранения в аэропорту; еще один персонаж, потенциальный труп в багажнике невообразимого белого лимузина, одетый в нацистскую форму, которого богатое «лицо кавказской национальности» Жан со своим телохранителем никак не решатся прикончить, избавляет их от мук и без того же благополучно без посторонней помощи отдает Всевышнему душу. Возможно, будущее его в полной мере заслуженна – так как он так измывался над Жаном, в то время, когда они давным давно совместно трудились в школе.
Жан трудился преподавателем литературы, и нагрузка у него была ой-ой-ой, а тот, подлец, – преподавателем физкультуры. И у подлеца график был – позавидуешь – «урок – окно, урок – окно, урок – окно», как безостановочно с застарелой обидой талдычит Жан, пробуя уговорить собственного телохранителя кокнуть бывшего физкультурника. «Урок – окно, урок – окно, урок – окно».
Кадр из фильма Второстепенные люди
Многократно повторяющиеся, как на заезженной пластинке, фразочки и фразы, в основном полностью тщетные – один из главных муратовских ходов. «Нехороших людей убивать возможно, деревья – запрещено! Нехороших людей убивать возможно, деревья – запрещено!» – до изнеможения кричит Вера Мише, разламывающему деревце. «Мертвым быть хуже, чем живым, а живым быть лучше», – и в течении двух мин. звучит и звучит данный постулат, закольцовывая обстановку, придавая ей еще громадную фарсовость, абсурдность и умышленно провинциальную театральность.
Вся наша жизнь – это жизнь на провинции судьбы, на ее периферии, на ее грани с театром. И все мы, главные храбрецы данной необычной, интересной жизни и убогой – люди полностью второстепенные. И переживания отечественные – второстепенные, по причине того, что, возможно, где-то имеется и главные люди с их главными переживаниями.
Они не задаются идиотскими вопросами – наподобие того, как быть мертвым хуже, чем живым, и не есть обузой себя идиотскими проблемами – наподобие того, дабы грохнуть физкультурника за через чур эргономичный график работы. Они не катают тяжелые сумки с трупом, то и дело натыкаясь на немногословного эксгибициониста, не берут себе в напарники дебила и не целуются взасос с влюбленными в них мартышками (ах, до чего же эротичен данный обезьяний поцелуй, что животное дарит собственному бывшему хозяину, а уж как хозяин отвечает на него – крупным планом, продолжительно, детально, применяя все возможности собственного языка! У-уф!).
И наподобие все идет к тому, дабы сообщить: вот таковой Кира Муратова видит жизнь, вот таковой она видит всех нас – массово второстепенных, незаконченных каких-то, через чур настоящих, дабы быть сказочными, и через чур потусторонних, дабы быть настоящими. Вылепленных из пластилина умелой рукой бездушного скульптора, но не выстоявших очередь к Всевышнему, что вдохнул бы в них жизнь. Но, по всей видимости, второстепенность – не неспециализированная беда (либо счастье – кто знает?).
И, по всей видимости, не всю нашу жизнь Кира Муратова видит через призму второстепенности. В противном случае не был бы так безлюден город, где живут все эти необычные люди. А он безлюден – в нем живут, ходят, ползают и передвигаются в сумках в виде трупа лишь весьма необычные люди.
Аэропорт, куда Вера с Мишей приехали сдать труп в камеру хранения, также насыщен необычными людьми – нежданно затанцевавшей старухой, гиперфогистским милиционером, новым хахалем Вериной подружки, тем самым, что страстно целуется с макакой, не говоря уж о самой Вере и ее верным спутником Мишей. А вторых людей – НЕ необычных, тут нет. Как нет их и во всем фильме. Ну нет вторых людей, нет.
То ли их нет по большому счету, то ли не попали они в фильм в силу собственной невторостепенности.
Вероятнее – не попали. В силу собственной невторостепенности. «В доме все они живут мелком и необычном» – не забывайте стишок? Ничего аналогичного, не все мы живем в доме мелком и необычном, в этом доме живут лишь весьма необычные и второстепенные люди, чья жизнь нас, в неспециализированном-то, не интересует – так лишь, весьма второстепенно.
А, иначе, нас не очень-то и интересует, где живут НЕвторостепенные люди. В случае если такие имеется, само собой разумеется. А они где-то имеется точно, легко мы решили не обращать на них внимания, мы сосредоточились на тех самых, мелких, второстепенных.
На тех, кто, возможно, вышел из гоголевской «Шинели», а за ними – из Достоевских «Бедных людей»..
Вот лишь где они, эти первостепенные люди? Ау! Вот беда – все лишь второстепенные да второстепенные попадаются:
