Стэпфордские жены
Кадр из фильма
Снимая лучшую комедию этого лета «Стэпфордские жены», крутой воротила американского шоу-бизнеса («Маппет-шоу», «Улица Сезам») и приколист по судьбе («Отпетые мошенники», «выход и Вход») Фрэнк Оз не учел лишь одного: что ее не дай всевышний продемонстрируют в бывшем Советском Альянсе. И немедля она превратится в нехорошую из всех вероятных драм. Ехидство станет пафосом, продолжительный опыт – невежеством, ум, конечно – глупостью.
Несчастный богатый старик, он считал, что за десятилетия по окончании мрачной антиутопии, написанной Айрой Левиным, тематику «войны полов» все в далеком прошлом разжевали и выплюнули. Что по окончании первой экранизации 1975 года были, в итоге, разнообразные варианты – «Месть стэпфордских жен», «Стэпфордские мужья», «Стэпфордские дети» – и пора уж завязывать со всем этим идиотизмом, учитывая насущную действительность дружбы полов, дружбы отцов и детей, кроме того, в итоге, любимой свекрови.
Что из всех битв для нас серьёзной есть битва с дураками, но и над любым дураком сейчас возможно лишь хихикать. А вдруг его снимать – то изящно, как эдакий лимерик, эпиграмму на тему, а не топорные «аз-буки-веди». Ох, и простой он был, данный воротила.
Кадр из фильма
Что себе разрешает: уже в титрах стебается над бытом и семьей. Замахнулся на староамериканскую рекламу холодильников. Смешно ему, видите ли, как последние полвека из шикарных «Дженерал Моторз» (по-советскому – «Розенлев») в телевизоре лезут красотки-балеринки, обнимаются с холодильником, дремлют в нем, живут.
А микроволновка, а вафельница!!! Какие конкретно красотки-спортсменки проносят ее с Олимпийским огнем до домашнего обеда из тысяча и одной пиццы. Всю дорогу ему, видите ли, забавны сказочно-пряничные среднеамериканские города с бассейнами и парками, с особнячками с колоннами, с мебелью с инкрустацией, с кондицией и сигнализацией, с красивым домашним портретом во всю стенке и числом помещений N+101 (где N – число участников семьи).
С сказочными возможностями и большими деньгами, каковые они дают. Уже по такому наглядному издевательству над самым святым весьма легко представить, что Фрэнк Оз наворотил с отечественными отношениями.
У него, видите ли, Николь Кидман начинается как законченная стерва, доведенная своим «медиа-лицом» до полного автоматизма – и ничего, смешно. В то время, когда ее столь же машинально выгнали с работы, Оз не потирает руки с эмоцией глубокого удовлетворения, а ржёт .
И в то время, когда Мэттью Бродерик за женой сам уволился с должности вице-президента той же телекомпании, схватил отпрысков в охапку и повез семью в мелкий миленький Стэпфорд, где никаких раздражителей, потому, что Кидман все еще в миноре (в сильном шоке, блин), он также ржет практически в голос. Особенно в то время, когда Бродерик загляделся на мелькнувшую в окне автомобиля обычную стэпфордскую жену – талия в рюмочку, платье цветастое, ухмылка на лице.
Не то, что стерва Кидман – всегда в тёмных дизайнерских изысках, морда вредная, речи злобные. Но что, разве возможно терпеть ее и терпеть, и дабы финиша не видно? Над чем смеетесь?
Кадр из фильма
Однако, в то время, когда дальше отправится сюжет, помой-му всем узнаваемый, фильм, как ненормальный, опять будет дедраматизировать. Бэтт Мидлер будет острить, Гленн Клоуз и Кристофер Уокен – ловить кайф от собственной переменчивости, вальс будет повторять Скарлетт О’Хару и Рэтта Батлера, Ларри Кинг – самого себя, он у них – как Чапаев, и все начнет двигаться, двигаться безостановочно. Но до полной же ерунды, приятели. Послушайте, вон так как собачка по логике не может быть резиновая.
Что, лишь дабы смешно с лестницы упала? Либо клон Кидман на столе, что по большому счету по логике не нужен – неужто только дабы глаза внезапно открыл, и вся публика упала? Как возможно так дурить публику, словно бы она – из XVIII века? Это в те времена высший свет обожал механические игрушки.
Дескать, пастушка, пастух, цветы, травка, коровки, бычок (бык) – и внезапно все оживает, пастух целуется с пастушкой, коровки склоняются над травкой, бык нацеливает рога с цветочным венком на пастушью задницу, и ни одна подробность картины – нелишняя. Чем больше разноплановых перемещений совершалось, тем большее наслаждение приобретали тогда наблюдатели механически-кукольной композиции. Лишь с какого именно бодуна фильм нас держит за высший свет?
Кто дал право, дабы «и тебя посчитали, и меня посчитали»?
Кадр из фильма
Это поганым аристократам наслаждение от игрушек – итог положения вне игры. Игрушке веришь так, как она игрушка, всему остальному – так, как оно – оно. Им неродившихся Хейзингу с Гадамером не нужно было просматривать – они сами их породили полтораста лет спустя. Плюгавые аристократишки возомнили себе, что вне игры возможно доверять – торговцу, в том месте, либо переписке с возлюбленной в течение многих лет через массу эпидемий и войн.
Ишь, гады – так им продемонстрировали в конце ихнего века госпожа Гильотину, всем, и наподобие не осталось никого. А тут внезапно какой-то Фрэнк Оз заявляется, как мальчик, что спустился с американских гор, и опять та же бодяга.
Дескать, Кидман чем дальше, тем лучше, но Бродерик это заслуживает, и не то что никакого «подай-прими-отправилась вон», но кроме того никакого «мужчина должен быть мужественным», «дама должна быть женственной», «кто в доме хозяин» либо отечественное любимое: «Наживали, наживали»… Нет, в фильме все происходит «так легко» – просто так, от балды и для хохмы. В то время, когда кошка в доме хозяин, кошка.
Кадр из фильма
Фрэнк Оз реально виноват перед всем советским человечеством. В случае если б учел, что мы имеется, и не просто, а мало «шестая часть мира», тогда Гленн Клоуз в конце было б, само собой разумеется, жалко, но ей также головой следовало бы думать, тем более с таковой талией. Лишь вместо всеудручающего оголтелого лжи про всякий-различный аристократизм духа органическое чувство юмора произрастало бы из несложной сермяжной правды. Да пускай она, «супруга», блин, «степфордская», умней тебя в тыщу раз.
В случае если это разрешит ей приносить бабки, и дом будет – полная чаша, из-за чего нет? Основное, дабы «ум» собственный гребаный проявляла где-нибудь, где нас нет. А в том месте, где мы имеется – в случае если желает, дабы мы были – она все равно будет дура набитая. Другими словами или и в самом деле дура, или пускай притворяется.
Все святое молчание в смысле «заткнись, а? – я устал» и святые слова «ну, что ты несешь про двучлен Ньютона, в то время, когда утром Владимир Владимирович»… – это так как также юмор, лишь отечественный, первородный, сермяжный. Не игрушки вам. Либо что ж ей, ума-то так и не достаточно, забрать-притвориться?
Ну, совершенно верно дура. Так как и Кидман попыталась на минуточку – так на то она и Кидман – и еще в школе Печорин сказал: «Нет, к дружбе я не может. Из друзей один всегда тиран, второй – робот. Быть роботом я не могу, тираном – обременительно. Так что к дружбе я не может». Ей Печорина мало?
А Пушкин – это отечественное все, кстати. Фрэнк Оз – броская индивидуальность, а Пушкина не просматривал.
