Море внутри
Море в (2004) / Mar adentro
биографический / драма / мелодрама
Режиссер: Алехандро АменабарВ ролях: Хавьер Бардем, Белен Руэда, Лола Дуэньяс, Мабель Ривера, Сельсо Бугалло
Оскароносное «Море в» /Mar adentro/ (2004) Алехандро Аменабара создаёт неоднозначное чувство. Сильные хорошие чувства, пока фильм идет, и символ вопроса, в то время, когда он кончается, вводящий чуть позднее в протест и раздражение. Так, тем, кто на этику наблюдает, как баран на новые ворота, фильм очень сильно окажет помощь, он им кроме того нужен: хорошее кино.
Тем, кто с этикой в далеком прошлом дружит, «Море в» окажет помощь только разобраться, как «высокие нравственные устои» смогут внезапно стать безнравственностью: кино в высшей степени вызывающе большие сомнения.
По окончании «оскаровской» трансляции, по окончании «Малышки на миллион» /Million Dollar Baby/ (2004) про сюжет нечего скрывать. Аменабар экранизировал книгу настоящего испанца Рамона Сампедро, 30 лет прожившего в полном параличе и все эти долгие годы боровшегося за смерть, потому, что в Испании эвтаназия отягощена католичеством. И два с половиной часа ожидаешь, не «что будет» (оно ясно), а как именно это будет.
Содержание определяется словом «как». Как живет Рамон, как к нему относятся родные, как складываются отношения с больной богатой адвокатессой, все же решившей ему оказать помощь, и с бедной матерью-одиночкой, в один раз решившей его посетить. Схема ясна: в то время, когда вопрос поднимается ребром («кто меня по-настоящему обожает, тот и окажет помощь мне погибнуть»), то с участием паралитика, прикованного к постели, появляется целый амурный треугольник.
Но настоящая обстановка довольно продолжительное время посильнее схемы.
Кадр из фильма
Посильнее по двум обстоятельствам. Первая: Хавьер Бардем (Рамон) сыграл весьма красивого, полностью свободного, умного и гениального человека, «броскую индивидуальность», на которую постоянно хочется быть похожим. Умирать наряду с этим не хочется.
Вторая: все отношения – весьма хорошие, хорошие, культурные, наконец-то им не мешают никакие небольшие пороки, и возможно близко задуматься о настоящих вещах. О том, что любой человек в праве на персональный выбор, кроме того в то время, когда не имеет возможности его осуществить. О том, что признание этого права постоянно означает помощь, а вовсе не равнодушие и тем более не отказ. О том, что неравнодушие (другими словами любовь) все же отделено от секса.
Наконец-то «мы будем трахаться, как зайцы» перестает быть смыслом жизни. Им делается именно признание права на персональный выбор за каждым встреченным человеком, постоянное и с возрастом все более подробное. Фильм предполагает метафору.
Что обращение всю дорогу идет о полном паралитике, требующем эвтаназии, вовсе не мешает задуматься о любой жизненной ситуации. В случае если, само собой разумеется, все ваши переживания не сводятся к тому, «а как я бы на его месте?» и «господи, какое счастье, что я не на его месте».
Кадр из фильма
Сделано также здорово. Во-первых, земные заботы одухотворены. Дело не в памперсах паралитика, а во внимательном быту. Через ужин либо футбол в телевизоре преподносится уникальность семьи Рамона. Пускай практически всем занимателен «амурный треугольник», остальным Аменабар разрешил возможность оценить силу духа золовки, брата, отца. Вообще-то золовка (Мабель Ривера) – намного большая героиня, чем адвокатесса и мать-одиночка, совместно забранные.
Снятый с ее точки зрения, фильм имел возможность бы быть занимательнее. Во-вторых, земное иногда сменяется небесным, и небо с морем забыть нереально, так своевременно и деликатно засунута метафизика. Как он летал. Ах, как он летал. Я бы также так полетала, не смотря на то, что, тьфу-тьфу, наподобие до тех пор пока пешком. В-третьих, фильм снят красиво – от красоты береговых пейзажей до необычного лица больной адвокатессы (Белен Руэда).
В-четвертых, он не без юмора, что также засунут по драматургии грамотно. Вся роль родного племянничка либо спор с попом – этакое шекспировское напоминание о вечном и неизменном присутствии шута.
Кадр из фильма
По всему по этому сдавленное рыдание от дикой жалости к живому и ставшему родным Рамону совсем неизбежно. Но идет оно не в конце. Оно идет все время, пока наблюдаешь именно на живого – по всей видимости, на того, кто обрисовал себя в книге. Но, в то время, когда доходит до дела, и слезы из тебя выжимают уже легко ведрами, внезапно в мыслях щиплешь себя за запястье, встряхиваешься и вздрагиваешь.
Во-первых, чем ближе финал, тем заметнее «деланность» слезоточивости, та же «драматургия», но уже с отрицательным знаком. Приемчики недорогие. Во-вторых, чем ближе финал, тем меньше «броских индивидуальностей» и больше детерминированности «проблемой эвтаназии». Аменабар, заняв сторонуРамона, решил выложить все доводы, всю «социалку» с примерами.
Но разве дело в «социалке», в «блуждающей почке», в то время, когда обращение о смерти и жизни? Тот самый человек, о котором ты думал всю дорогу, фильму нужен сейчас не сам по себе, а лишь как «неприятность». Постоянный контраст паралитика с трахающимися людьми, беременной женщиной, рождением ребенка образ.
В-третьих – самое основное – отторжение от фильма в принципе началось, в то время, когда Аменабар закончил с экранизацией книги и вышел на независимую дорогу. Что он, простите, дурак, выяснилось в момент той самой эвтаназии, правильнее – самоубийства. Мы знаем: Рамон Сампедро собственную эвтаназию не обрисовывал. Мы знаем: Хавьер Бардем, играющий блистательно, причем не по-медицински, а чисто по-человечески – юный здоровый мужик. И, слава всевышнему, мы рады.
Но в случае если артист Бардем начинает кривляться и дергаться, изображая «прием цианистого калия», по окончании чего паралитик Сампедро во второй половине 90-ых годов двадцатого века вправду погиб – это легко святотатство. А вдруг учесть, что в реальности все, видно, также происходило перед камерой (чтобы не было уголовного преследования друзей), то представьте себе, как Аменабар вынудил Бардема детально изучить оставшийся материал и после этого совершенно верно его скопировать, и тот принял это, как данность, «нет неприятностей».
Лишь позже он не погиб, а поднялся и отправился со съемки, взяв причитающийся гонорар. Это что по большому счету, индивидуальность ты отечественная?
Кадр из фильма
Дурость Аменабара и в том, что не удержался от «последнего аргумента» в пользу эвтаназии, завершив картину совсем уже больной адвокатессой. В то время, когда это – финиш, это значит упрек ее личному выбору. Ох, и ни фига ж себе. Может, по большому счету целый Аменабар – чистая дидактика, так же как целый Бардем – красивая мордашка? Может, настоящий Рамон был отнюдь не красивый мужчина? А какой же тогда он был? Может, по большому счету все было совсем не так? Недоверие к режиссуре порождает сомнение в материале.
Вот и вывод: вовсе не шедевр, а чистая спекуляция, ничем не лучше «Малышки на миллион», к тому же и подставили человека. Для чего? Также для «Вручения Оскара»? «Ах, разрешите мне лить эти утешительные слезы» – восклицала ветхая графиня в финале одной из первых в театральной истории мелодрам, другими словами мыльных опер XVIII столетия, в «Преступной матери» Бомарше.
